кровавые игры
Шрифт:
– Ты сожалеешь о своей участи? – Глаза умирающего засияли.
– По временам. Мы все о чем-либо сожалеем.- На Сен-Жермена нахлынули воспоминания, но он отогнал их прочь.
– Ты предлагаешь мне это, потому что я могу умереть? – Сен-Жермен кивнул, и молодой перс произнес с расстановкой: – Если бы впереди у меня были жизнь и свобода, я все равно бы принял твой дар.
Сен-Жермен отвел глаза. Ох, дуралей! И все же как трогательны его выспренность и наивность! Быстрым движением обнажив свою грудь, он сделал на ней короткий надрез. Из небольшой ранки хлынула кровь, через мгновение оросившая губы раба
Письмо Тигеллина
«Приветствую тебя, августейший!
Многие поговаривают, что моя неусыпная бдительность превратила Рим в город глаз и ушей. Не скрою, я рад это слышать, ибо злодейству и лжи, таким образом, не остается возможности где-то укрыться от скорой и справедливой расправы, и они прячутся там, где их меньше всего ожидает встретить тот, кого им не терпится уязвить.
Великий Нерон, я говорю о тебе, ибо щедрость твоей натуры давно всем известна. Ты отказываешься верить в недобрые помышления людей, тебя окружающих, по мягкости своего душевного склада и доверяешься всем без разбору, против чего я не раз восставал.В данном случае ситуация осложняется тем, что эти недобрые замыслы лелеются человеком, который пользуется твоей благосклонностью – столь же огромной, сколь велика моя к нему неприязнь.
Мой император, ты многие годы благоволишь к Титу Петронию Нигеру, осчастливив его своим покровительством. Он обласкан тобой, он вхож к тебе во всякое время и даже имеет при дворе должность арбитра изящных искусств. Сердце любого другого римлянина должно было бы переполниться благодарностью в ответ на эти великие милости, но наш арбитр не таков. Вместо того чтобы выказывать всемерную преданность твоим начинаниям, он без стеснения подвергает их критике и якшается с оппозицией, невзирая на то что вокруг великое множество лояльных и достойных людей. Мне досконально известно, что Петроний проявлял сочувствие к заговору Пизона, тот провалился, но арбитру неймется. Он рыщет по Риму, выискивая себе новых сообщников, способных сбиться в злобную стаю и при удобном случае тебя растерзать.
Сообщаю о том, не ища личных выгод, но единственно ради сохранности имперской порфиры и заклинаю тебя дать мне санкцию на арест этого человека. Доколе вершить ему свои плутни? Доколе глумиться над всем, что свято для сердца каждого римлянина? За его улыбками, любезностью и обходительными манерами прячется зло. Ты со своей прямодушностью не способен это постичь.
Учитывая твою склонность взвешивать каждый свой шаг, я приготовился к ожиданию, но, умоляю, реши его участь как можно скорее. Еще хочу подчеркнуть, что ссылка не явится приемлемым выходом из ситуации. Опальная личность такого ранга, вышедшая из-под контроля Рима, несомненно сплотит вокруг себя твоих недоброжелателей.В провинциях теперь неспокойно, и кто знает, чем обернется подобный пассаж.
Не хочу злоупотреблять твоим вниманием, августейший, но прими во внимание еще вот что. Мне представляется неразумным выходить с этим делом в сенат.У этого человека там слишком много друзей, способных предупредить его о грозящей опасности, что даст ему возможность сбежать.
Засим заверяю, о мой
Всегда и во всем тебе преданный
Офоний Тигеллин,
префект преторианской гвардии,
совместно с Нимфидием Сабином.
10 ноября 817 года со дня основания Рима».
ГЛАВА 8
К дому Корнелия Юста Силия Сен-Жермен приближался с большой неохотой. Супруга сенатора Этта Оливия Клеменс в сердитом послании, порицавшем адресата за то, что тот не явился на условленное свидание, назначила ему новую встречу с настоятельной просьбой не обмануть ее ожидания. Он хотел было отправить назойливой римлянке свои извинения, но что-то в записке его взволновало. Сочувствие улетучилось, однако к ночи ему все же пришлось облачиться в тунику персидского шелка, и вот теперь он покачивался в колеснице, запряженной парой норовистых рысаков.
Садовая калитка была и впрямь приоткрыта, там ждал раб – тонкий как щепка и с крысиным лицом.
– Госпожа сгорает от нетерпения. Один из конюхов позаботится об упряжке. Не угодно ли господину пройти со мной'
Сен-Жермену не понравился раб, и он совсем не горел желанием отдать своих лошадей в чьи-то руки, однако пришлось сдержаться. Обстановка не располагала к скандалу, грозившему неприятностями не только ему одному.
– Хорошо. Но… эти лошадки стоят недешево. Раб снова кивнул и поднял лампу, чтобы осветить
тайному гостю путь.
Комната госпожи располагалась в северо-западном крыле дома, очевидно пристроенном к маточной части здания не так уж давно. О том говорили свеженастеленный пол из зеленого мрамора и резная новая дверь спальни. Стукнув в нее один раз, раб сделал знак Сен-Жермену войти.
Оливия приподнялась на локте, прижимая свободную руку к груди; глаза ее блестели от слез.
– Ты все же пришел?
– Не припомню, чтобы мне был оставлен какой-то выбор,- холодно откликнулся он.
Она вздрогнула и, чтобы скрыть смущение, принялась разглаживать покрывало.
– Да, конечно,- голос ее звучал еле слышно. Сен-Жермен огляделся. Настенная роспись выглядела довольно изящно, хотя и казалась несколько приторной. Марс с Венерой, Елена с Парисом, Юпитер с Семелой – парочки беззастенчиво обнимались, женщины были розовы, мужчины – смуглы.
Оливия снова заговорила.
– Поскольку ты не захотел меня навестить, пришлось проявить настойчивость.- Она бросила быстрый взгляд на потайную дверь, за которой прятался Юст.- Пришлось,- повторила она, не понимая, что происходит. Гость должен был проявить хоть какую-то инициативу, но он стоял и молчал.- Привлекательные мужчины сейчас так редки! – Нет, ей не удалось придать своему тону игривость. Она поняла это и закусила губу.
– Помыкать лучше рабами,- спокойно произнес Сен-Жермен.- Я не люблю, когда меня понуждают, любезная госпожа
Оливия подтянула к себе подушку и обхватила ее, чтобы унять дрожь в руках. Он слишком властен, она в нем ошиблась. Он, может быть, даже хуже, чем муж. Этот одетый в черное чужестранец вдруг показался ей пришельцем из какого-то страшного мира.
– Подойди ближе,- пробормотала она.
– Госпожа этого хочет? – Сен-Жермен ощущал ее страх, он мог им воспользоваться, но… осторожничал, ибо тоже не понимал, что происходит.