Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме

Роннау Кристофер

Тоже самое было и с обладателями Медали за Храбрость. Они были героями, и их следовало беречь. Стоило получить медаль, при условии, что не посмертно, и вас либо переводили в тыл, либо отправляли домой для безопасности, так же, как в Корее и во Вторую Мировую войну.

Шансы Конклина получить разрешение оставаться в тылу на последние несколько недель командировки были бы выше, пожалуй, даже неплохими, если бы он относился к ситуации спокойно и не вонял о ней на людях. Вдобавок его задевал факт, что его не особо любили и воспринимали, в частности, я сам и, полагаю, остальные, как в некотором роде чудика и придурка.

После того, как мы провели некоторое время в

зоне Рино, Шарп спросил трёх добровольцев на сжигание говна. Я поднял руку. Перед тем, как я отправился за океан, учитель английского языка в колледже Лонг-Бич, мистер Бут, направил на меня скрюченный палец и дал один совет. Он служил в морской пехоте в Китае вскоре после восстания боксёров и из своего военного опыта вынес, что мудрее всего будет «держать рот закрытым, кишечник пустым, и ни на что не вызываться добровольно». Он был прав.

В армии проблему ссанья решали при помощи ссальных труб. Это были трубы или металлические контейнеры, в которые упаковывают артиллерийские снаряды, до половины вбитые в землю. Они торчали повсюду. На каждой имелась проволочная сетчатая крышка на верхнем конце, препятствующая скоплениям мух. Мы мочились в эти штуки, которые помогали нашим азотистым отходам жизнедеятельности впитываться обратно в матушку-Землю и удерживали джи-ай от привычки волей-неволей ссать где попало, местами создавая вонючие мини-болотца мочи, в которые можно было вляпаться ночью.

Проблема сранья была более комплексной. Что делать с почти полумиллионом кучек в день с стране, практически не имеющей канализации? Армейский ответ был прост. Пускай войска срут в пятидесятипятигаллонные бочки, которые периодически будут вытаскивать из сортира, смешивать говно с дизельным топливом и поджигать. Это было отвратительно, но работало. Мне и ещё двоим парням пришлось вытаскивать три этих штуки. На самом деле бочки были распилены пополам, так что каждая вмещала только двадцать пять галлонов. Мы налили туда дизтоплива, перемешали всё палкой и кинули спичку. Если говорить о загрязнении воздуха, то это было непередаваемо. Отправив облако такого дыма по ветру в сторону ближайшей деревни, я рисковал получить обвинение в военном преступлении.

Остаток дня прошёл спокойно и весело. Прошёл слух, что на ночь запланирована какая-то операция и до темноты у нас личное время. Большинство из нас просто сидели вокруг зоны Рино, перечитывали старую почту, писали письма, дремали, курили и болтали. Пара человек пошли искать магазин, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, чего нет в Лай Кхе. Магазина они не нашли, зато нашли местный бордель и нырнули внутрь. Вернулись они с рассказами о местной шлюхе по имени Фулойская Фанни. Она была локальной звездой, гордостью базы.

По словам белого капрала, которого я не знал, она натурально напевала «Звёздно-полосатое знамя», делая минет. Капрал, глаза у которого были разных оттенков голубого, похоже, пребывал в диком восторге и выглядел очень оживлённым, рассказывая о похождениях. Он утверждал, что Фанни пела в тон, не пропустила ни одной ноты, и умела вытворять с вашим членом больше, чем обезьяна с флагштоком.

Второй парень, Мак-Чесней, подтвердил правдивость истории. У меня с Мак-Чеснеем было мало общих тем, так что мы с ним даже толком не разговаривали. Мак-Чесней был в восторге от себя, с гордостью рассказывая, что в Штатах он уже трахнул американку, пуэрториканку, а теперь ещё и вьетнамскую женщину. Он рассуждал об их сравнительных достоинствах, словно какой-то самозваный сексуальный гурман.

Его планы на дальнейшее продвижение в этом вопросе включали в себя отпуск на Тайване, чтобы он смог натянуть ещё и китаянку.

Он слышал, что у некоторых из них в самом деле пизда наискось. Теперь становится понятно, почему я с ним мало общался. Кроме этой ерунды, я не разговаривал с ним из-за того, что он имел раздражающую привычку рассказывать всем, кто его слушал, про свои мечты. Они были глупыми, и не стоили того, чтобы их слушать. Он же держался так, как будто это захватывающие истории, и нам следовало ловить каждое слово. Рассказчики мечтаний, похоже, думают, что их рассказы всем интересны, хотя на самом деле, их слушают из вежливости, в душе желая оказаться где-нибудь в другом месте.

Все американские базу, включая и Лай Кхе и Фу Лой, нанимали множество местных жителей для выполнения ручного труда. Для некоторых из них рабочие места создавались искусственно, не потому, что нам нужна была их помощь, а просто потому что считалось, что это поможет стабилизировать национальную экономику. На всех базах имелись взводы по два-три десятка женщин, которые целый день ходили кругами, собирая сигаретные окурки и другой мусор. Обычно один джи-ай, издыхающий от скуки, сопровождал женщин в их бесконечном параде вокруг базы. В конце дня они покидали базу и возвращались в свои деревни до комендантского часа. Конечно же, некоторые из них были ВК или симпатизировали ВК.

В тот день, окончив дневную работу и направляясь домой, они вдруг разбежались по территории, чтобы порыться в мусорных баках в поисках выброшенных пайков. По-видимому, они делали так, когда видели войска, разместившиеся в зоне Рино. Фэйрмен взбесился и заревел по-вьетнамски «ди-ди-му, ди-ди-му!», чтобы гуки уходили. «Ди-ди-му» как раз это и означало, «уходите». Его предупредили, что ранее женщины уже пытались подложить в мусорные баки взрывные устройства и их уже предупреждали не ходить на эту территорию. Все женщины, конечно, делали вид, что не понимают Фэйрмена. Он от этого закипел ещё больше, и приказал нам поджечь все мусорные баки, чтобы женщины в них не рылись. Когда все баки загорелись, женщины потянулись прочь под пронзительный, скорострельный монолог на вьетнамском. Мы не могли понять, что они говорят, но звучало это недружественно. Потом мы некоторое время стояли у одной из бочек, глядя на огонь, пока Фэйрмен остывал.

Через некоторое время Шарп сказал нам собираться и быть готовыми к пешему выходу. Он не раскрыл нам деталей своего плана. Мы подумали, что это странно. Мы никогда никуда не уходили все сразу в обед, только тогда, когда солнце готовилось скрыться из виду. У нас за спиной железная пятидесятипятигаллонная бочка, возле которой мы торчали, глядя на огонь, разлетелась от внезапного взрыва мощностью примерно как от гранаты. Бочку полностью разорвало на две части. Наверное, Фэйрмен был прав в своем способе общения с женщинами.

Вскоре вся рота вышла за ворота. Потом последовал пятикилометровый марш по засыпанной гравием пустоши, где росли лишь мелкие кусты и пучки самых выносливых сорняков. Почва была сухая, и при ходьбе поднималась пыль. Примерно посередине неизвестности нам приказали остановиться и начать рыть ячейки на ночь. Не желая оказаться в темноте без подходящей ячейки, я набросился на землю с удвоенной силой. Вскоре пот катился с меня градом. Шарп заметил это и сказал мне не рыть столь усердно. Наш вечерний манёвр был уловкой, попыткой обмануть ВК. Мы не собирались оставаться там на ночь. Мы рассчитывали, что местные, которые видели, что мы выходим, думали, что мы там останемся, но мы там не оставались. Как только зашло солнце, мы должны были бегом направиться в деревню Чон Джао, в одном километре оттуда, и окружить её.