Кровавые сны

Блейк Станислав

— Не вздумай даже! — Феликс не знал, как относиться к этой странной девочке, но на всякий случай решил держаться от нее подальше. — Никто не возьмет тебя замуж, если будешь гладить едва знакомых парней.

— Я выйду замуж за мельника, — сообщила Яся серьезным тоном. — Сейчас он, правда, только сын мельника, но его отец умрет через год после нашей свадьбы.

— И от чего же умрет старый мельник? — спросил Габри.

— Известно, от чего люди умирают, — сказала девочка. — От смерти. Но его смерть злой не будет. А ты, рябой, злыми смертями сам пропитался, как на очаге салом каша пропитывается. Не видишь больше ты в жизни радости, а долг тебе любовь заменил. Плохо без любви-то, жалко мне тебя.

Феликс изумленно глядел на маленькую ведунью. Чумазое лицо девочки было широкоскулым и высоколобым,

с коротким носом, типичным для славян, и широким, немного лягушачьим ртом. Она не была особенно красивой, скорее, самой обыкновенной, каких десятками тысяч рожали, выдавали замуж, угоняли в полон, у самих принимали роды столько раз, сколько способно было плодоносить их тело, а в конце причащали, соборовали, укладывали в домовину. Что именно в этом ребенке необычного? Почему взгляд ее сине-серых глаз до странности спокоен и будто бы обращен вовнутрь? Феликс никогда не верил, что слухи, временами будоражащие католический мир, о какой-нибудь безграмотной крестьянке, которой явилась Мария Магдалина или сама Божья Матерь, содержат в себе хоть зерно истины. В просвещенном Антверпене образованные люди были убеждены, что все это лишь хитрости церковников, с целью прославить Римскую веру и собрать мзду с паломников. А в кальвинистской Зеландии подобные «чудеса» считались лютой ересью и католической пропагандой.

— Бойся открытой воды, бойся женщину, которая любит пить кровь, — сказала Яся, повернув чумазое личико к ван Бролину, — а пуще всего бойся одетого монахом мужчину, который жарит людей над огнем, вроде как ты жаришь это мясо.

* * *

— Подкопти его с обратной стороны, — обратился Кунц Гакке к палачу.

В этой фразе содержалось неслышное для испытуемых указание, что жертву следует жечь без фатального ущерба для ее здоровья и жизни. Во-первых, на полу кузницы сейчас валялся не колдун, не ведьма и вообще не злодей, а всего лишь единственный сын кузнеца. Во-вторых, условия обычного допроса, как и все последнее время, не были соблюдены, и мальчик был не распят на решетке или дыбе, а просто связан. Палач лишь собирался поднести к нему с тыльной стороны раскаленную в горне кочергу. Но главное внимание Кунца было приковано к отцу ребенка, которого Отто крепко прижимал к себе одной рукой, а другой — вдавливал в горло кинжал. Ноги у кузнеца подогнулись, и он упал на колени перед инквизиторами.

— Не трогайте сына, ваша милость, — взмолился этот большой и сильный мужчина. — Я скажу вам все, что вы хотите услышать, но я не знаю, что говорить. Это был человек примерно вашего возраста, одетый в плащ, на вид горожанин. Он мог быть лавочником, слугой, ремесленником, купцом, даже дворянином. Я мог бы узнать его, если бы увидел, но ни его имя, ни род занятий мне неизвестны.

— Почему, человече, ты сразу всего этого не сообщил, а грозился вот этому доброму мастеру, — Кунц указал на палача, — выбить зубы, да еще и вышвырнуть вон, будто он уличный попрошайка?

— Я сказал ему, что работа моя, когда он показал мне обломок, — лицо, покрытое потом и копотью, выражало крайнюю степень раскаяния. — Но на дальнейшие вопросы я просто не знал, как ответить, и вот, рассердился. Простите, ради Христа и всех святых мучеников, я ведь не со зла!

Кунц еще раз посмотрел на лицо палача, под заплывшим глазом у которого раздулся фиолетовый синяк.

— Что скажешь, Карл? Простишь ли сего простеца, или оставишь ему клеймо на память? Решать тебе.

— Христос велел прощать грешников, — смиренно произнес палач заранее оговоренную фразу. — Но завтра воскресенье, и мастер, во искупление греха, должен посетить с нами богослужения в городских церквях, опознать и указать нам заказчика.

— Слыхал, что сказал Карл? — Кунц нагнулся и поднял с пола заплаканного мальчишку, а палач быстро развязал узлы, которые только что сам затягивал.

— Да, ваша милость, конечно, слышал, и помогу, — черные от копоти щеки пробороздили слезы облегчения.

Прием следователя, который подводит испытуемого к порогу отчаяния и боли, а вслед за этим вдруг дарует освобождение, практиковался инквизиторами с неизменным успехом. Теперь палач будет работать не под принуждением, а охотно и радостно, — таковы были давно знакомые Кунцу струны

человеческой души, на которых он играл с превеликим знанием и умением.

Главной проблемой оставалось найти преступника среди прихожан: все-таки в городе было несколько церквей, а лютеране и кальвинисты имели свои молельные дома, тайные прежде, в эпоху Альбы, но после правления дона Луиса де Рекесенса, который не давал проявиться усердию инквизиции, они едва скрывались.

В марте anno 1576 дон Луис де Рекесенс де Суньига покинул этот мир. Новым наместником по слухам король назначил своего сводного брата Хуана Австрийского, сына старого императора и прелестной немки Барбары Бломберг. Доблестный победитель турецкого флота при Лепанто, завоеватель Туниса, еще не достигший тридцатилетия принц из дома Габсбургов, пусть и незаконнорожденный, был надеждой и упованием Кунца Гакке. Он, правда, ни с кем не делился своими мечтами, полагая, что слухи могут остаться всего лишь слухами — прошло несколько месяцев со дня смерти старого наместника, но дон Хуан все еще не торопился покидать Италию, и причины этого не были никому во Фландрии ясны. Объяви тогда, что Хуан Австрийский не торопится принять бразды правления Нижними Землями, оттого что не хочет покидать будуар некоей прекрасной итальянки, немногие фламандцы поверили бы этой совершенно правдивой вести.

Что взять с этого народа, в жилах которого течет морская вода, а не алая кровь южан? Кунц внимательно смотрел на их единственного и такого важного свидетеля, а тот, в свою очередь, озирался по сторонам, стоя вместе с прочими простолюдинами, пришедшими на воскресную проповедь самого брюжского епископа Ремигиуса Дриутиуса, в миру прежде известного знатока теологии и права Реми Дрийе. Инквизитору был знаком этот человек со впалыми щеками и большими синими глазами, которые смотрелись бы превосходно на иконе святого мученика. Пять лет прошло после начала духовной карьеры бывшего доктора юриспруденции, как сам кардинал Гранвелла, коего земляк-бургундец кардинала Бертрам Рош почитал как умнейшего государственного мужа Испанской империи, вызвал отца Ремигиуса и, после трехчасовой беседы с ним, вручил в его руки диоцезию Леувардена. Вручил то, чего нет.

Кунц Гакке помнил то прекрасное время, когда в Нижних Землях планировалось учредить целых 18 диоцезий. Сколько надежд! Сколько потерь! Он сам говорил Гранвелле, что наведет порядок в Леувардене и всей Фрисландии, зажжет костры и приведет еретиков к повиновению. «Это дело армии, а не твое, сын мой», — отрезал кардинал и отправился в Италию, где посейчас купался в роскоши среди вывезенных из Нижних Земель картин, сокровищ и гобеленов.

А неприкаянный Дриутиус, отвергнутый протестантским Леуварденом, болтался между Брюсселем и Мехеленом, и, в конце концов, дождался, пока освободилось место епископа Брюгге. Пройдя рукоположение, Ремигиус выбрал себе скромный девиз «Spec mea Christ», [49] и Кунц подумал, что эта лаконичная фраза очень подходят ясному и простому, несмотря на всю свою ученость, Ремигиусу. Почему бы мне не обратиться к этому почтенному прелату, а не к надменному аристократу Луи де Берлемону, епископу Камбрэ, которому я все еще формально подчиняюсь, спросил себя Кунц.

49

На Христа уповаю (лат.)

Он отвлекся, размышляя под епископскую литургию в храме Пресвятой Девы, где были похоронены бургундские герцоги, где покоилась Мария, дочь последнего из них, и сердце Максимилиана Габсбурга, императора, принявшего Нижние Земли вместе с любовью своей прекрасной жены. Пять счастливых коротких лет дала Мария Максимилиану, и наследника, Филиппа Красивого, отца императора Карла. А потом упала с лошади во время соколиной охоты и покинула сей бренный мир.

Сердце императора в соборе Брюжской Богоматери никогда не должно быть осквернено еретиками, подумал Кунц, ловя на себе нетерпеливые взгляды подчиненных. Да, вспомнил он, времени на другие храмы города остается все меньше. Впрочем, церковь святого Донатиуса, вокруг которой выстроили в давние времена резиденцию брюжских епископов, находилась в считанных минутах ходьбы.