Кровавый апельсин
Шрифт:
– Думаю, нам стоит обсудить варианты защиты при убийстве. Элисон, ты согласна? – спокойно осведомляется Патрик, но его напряженное лицо говорит, что признание Мадлен шокировало его не меньше, чем меня.
– Извините меня на минуту. Я сейчас… – Не договорив, Мадлен поднимается и уходит с кухни.
Фрэнсин встает, чтобы последовать за ней, потом снова садится и качает головой.
– Я предполагала, что дело плохо, но такого не ждала. Значит, даже тогда… – бормочет Фрэнсин, обращаясь к самой себе.
– Что «даже тогда»? – Я чувствую, что Фрэнсин раскалывается, но
– Мне казалось, они очень счастливы. Поначалу я сильно завидовала, а сейчас… Попробую найти вам те фотографии… – Фрэнсин говорит все тише. Еще немного, и она расплачется.
На языке уже вертится следующий вопрос, но пищит мой телефон, и я машинально лезу в сумку. Пришло сообщение со скрытого номера.
«Я знаю, что ты творишь, шалава гребаная».
Хлопая глазами, я открываю письмо: вдруг догадаюсь, кто отправитель? Никаких зацепок нет. Я смотрю на Патрика, потом снова на экран телефона. Тут на кухню возвращается Мадлен, и я сосредоточиваюсь на деле. Руки дрожат, сердце бешено колотится – я отключаю телефон и убираю на дно сумки. В ушах эхом раздаются слова Мадлен, а перед глазами танцуют безжалостные буквы сообщения. Мадлен усаживается за стол, и Патрик нетерпеливым жестом велит продолжить разговор, но у меня получаются лишь какие-то обрывки фраз. В итоге он сам пускается в объяснения:
– Мадлен, я хотел тщательно разобрать суть предъявленного вам обвинения. Убийство считается совершенным, когда человек, находящийся в здравом уме, осознанно и противозаконно лишает жизни себе подобного. Следовательно, если вы не страдаете психическими заболеваниями, не находились в состоянии аффекта и не действовали в рамках допустимой самообороны, получается… – Патрик делает паузу. – Вы совершили убийство.
Мадлен кивает. Я понемногу беру себя в руки. Юридическая терминология утешает, возвращает меня в мир, правила которого мне понятны.
Патрик откашливается и заговаривает снова:
– Если быть до конца точным, все немного сложнее. Существуют определенные формулы возражения, но, боюсь, в данном случае они неприменимы или нет подкрепляющих их доказательств. В отсутствии оборонительных повреждений или признаков борьбы мы вряд ли можем говорить о самообороне. – Мадлен открывает рот, чтобы возразить, но Патрик поднимает руку и продолжает говорить: – Таким образом, остается вопрос, были ли вы в здравом уме и действовали ли осознанно, то есть страдаете ли психическими заболеваниями. – На сей раз пытается перебить Фрэнсин, но Патрик гнет свое: – Либо нам остается так называемое частичное возражение, которое переквалифицирует случившееся в непредумышленное убийство, а именно допустит аффект и частичную невменяемость. Полагаю, можно исключить, что наперекосяк пошло коллективное самоубийство по взаимной договоренности.
Мадлен открывает рот, но не издает ни звука.
– Элисон, ты согласна?
– Да, согласна. – Я снова вживаюсь в роль адвоката. – Думаю, психиатрическое освидетельствование необходимо. Будет крайне полезно оценить ваше душевное состояние, и сейчас, и, если получится, на момент совершения преступления.
– Не
– Мы и на секунду не склоняем вас к этому, – заверяю я. – Просто нужно рассмотреть все варианты.
– А как насчет аффекта? – спрашивает Фрэнсин. – Что может означать такой вариант?
– Самые разные вещи, но я не хочу его использовать, пока не услышу от Мадлен полную историю ее отношений с Эдвином и поминутный отчет о событиях тех выходных. На мой взгляд, перво-наперво нам требуется независимое психиатрическое освидетельствование.
– Какое-то время я ходила к психотерапевту. Мы провели только два сеанса, а потом об этом узнал Эдвин. – Мадлен до сих пор говорит чуть слышно.
– Что случилось, когда он об этом узнал? – уточняю я.
– Эдвин заявил, что это пустая трата денег. Мол, никому выговариваться мне не нужно, а если нужно, он всегда к моим услугам.
– Как вы это восприняли? – спрашиваю я.
– Я согласилась с ним. Психотерапевт мне не нравился, сеансы были в тягость.
– Зачем вы к нему обратились?
– Чтобы поговорить о своей тяге к спиртному. Чтобы понять, можно ли ее контролировать. – Мадлен замолкает и со вздохом смотрит в окно у меня за спиной.
– Когда это было? – Я рисую стрелку с низа страницы наверх и жду продолжения. В жизни не подумала бы, что Мадлен прикладывается, она же такая ханжа!
– Почти пять лет назад. – Мадлен снова сосредоточивает внимание на мне, прервав созерцание боковой стены соседнего дома, которая так ее завораживала.
– Чем вам не нравился психотерапевт? – осведомляется Патрик, не позволив мне задать следующий вопрос.
– Он предупредил, что, если я появлюсь на сеансе пьяной, не сможет со мной разговаривать. Я страшно разозлилась: дело было не в этом. Я и пила не постоянно, скорее временами перебирала. Мне казалось, он совсем меня не слушает. И что он жутковатый.
Я записываю ее ответ, кивая своим мыслям.
– Почему жутковатый? – спрашиваю я.
– Просто он… сидел слишком близко. Держал мою руку слишком долго, когда пожимал на прощание. Ничего конкретного, но мне было неприятно.
Я снова киваю.
– Вы упомянули, что «Эдвин узнал» о ваших походах к психотерапевту. Что вы имели в виду?
– Он нашел у меня в сумочке квитанцию. Я думала, что выбросила ее, но, очевидно, забыла. – Мадлен снова кривит губы.
– Что случилось, когда он нашел квитанцию? – спрашиваю я спокойным голосом.
– Эдвин захотел узнать, за что она и откуда у меня пятьдесят фунтов на расходы. Я не хотела, чтобы он подумал плохое, и объяснила, в чем дело. Мол, я понимала, как он расстраивается из-за моего пьянства. В конце концов он понял.
– А про деньги что сказали? – уточняю я.
– Что накопила, откладывая свои карманные деньги. Сперва Эдвин разозлился, но потом успокоился, поняв, что это впрямь для него.
Таблетки, досмотр сумочки, карманные деньги, расспросы о расходах. Я стараюсь осознать услышанное и не думать о своей семейной жизни.