Кровавый дракон

Шевченко Андрей Вячеславович

— А потом на тебя накатило, — полуутвердительно сказал глава Академии. — Поздравляю, ты едва не ухлопал наставника по физической подготовке.

— Он сам виноват, — вступился за друга Тео. — А вы не возражали.

— А почему я должен был возражать? — пожал плечами гроссмейстер. — Оквальд знал, насколько это опасно и добровольно согласился помочь инициировать посох мага. Но это не умаляет вины нашего доблестного младшего брата дракона.

— Инициировать посох? — нахмурился Дилль, пропустивший остальную часть речи Адельядо. — А мы здесь причём?

— Видимо, учебная нагрузка оказалась непосильной

для твоего умишки, — гроссмейстер неодобрительно покачал головой. — Адепт, ты совсем разучился думать? Посох, который я тебе дал и который при помощи мастера Оквальда ты только что инициировал. Теперь он является частью тебя.

Дилль посмотрел на коричневую деревяшку — она выглядела ничуть не изменившейся. И он совсем не чувствовал, что стал частично деревянным. Может, гроссмейстер что-то напутал?

— Работе с посохом мага будешь обучаться у Оквальда… ну, когда он в себя придёт. А пока я заберу эту штуку с собой — не хватало ещё, чтобы ты по незнанию поубивал всех в Академии.

Гроссмейстер пробормотал что-то, дерево окуталось едва заметным светлым мерцанием, и только после этого он осторожно подобрал с пола посох.

— Ваша премудрость, — Тео поднялся, в очередной раз смахнув льющуюся со лба кровь, — а когда я получу такой же посох?

— За незаконные проделки над Галлом тебя посохом отходить надо, а не вручать ценный магический артефакт, — буркнул Адельядо. — Китан, я отведу Оквальда к водникам, а ты продолжай занятия с этими балбесами. Никаких им врачевателей — пусть в таком виде до утра сидят.

Гроссмейстер, поддерживая пошатывающегося мастера Оквальда, вышел из медитативного зала. Мастер Китан уселся на коврик и, как ни в чём ни бывало, сказал:

— Итак, мы остановились на пирамиде силы…

Наставник по медитации смотрел, как адепты, постанывая и морщась от боли во всех частях тела, создают шары силы и строят из них пирамиды — голубые у Тео и бледно-красные у Дилля. И размышлял о том, что лично он, мастер Китан, сумел построить третий слой пирамиды силы только став магистром. Мало того, Китан знал многих, кто даже получив степень архимага, так и не смог преодолеть планку третьего слоя. А два адепта-первогодка уже достигли этой ступени и, если ничего не случится, легко сумеют построить и четвертый уровень пирамиды.

Тут мастер Китан вздохнул. Разве может «ничего не случиться» с двумя одарёнными начинающими магами? Лично он в это не верил.

Глава 2

Конклав, как всегда, проходил в главном мироттийском соборе. Этот собор был одним из первых построенных во славу Единого, а потому его воздух, пропитанный древней святостью духа, как нельзя лучше соответствовал вынесению богоугодных решений. Хотя архиепископ Одборгский — глава церкви Единого в Ситгаре, считал, что в воздухе собора сырости из подвалов гораздо больше, чем святости. Видимо по той простой причине, что маги, могущие легко осушить подвалы, в этот собор не вхожи. А сам Единый, несмотря на длительные и многочисленные молитвы монахов, так и не приложил никаких усилий, чтобы влага из реки не попадала в соборные подземелья.

Одборг поёжился — холодная сырость проникала даже сквозь утеплённую сутану. Он мысленно обругал архиепископа Бронкурского — главу

мироттийской церкви. Бронкур истово ненавидел магов, сеющих ересь в народных умах, а потому, разумеется, ни за что не согласился бы позвать их на помощь. Но ведь можно было хотя бы протопить, как следует, печи. Так нет же — Бронкур, во всём демонстрировавший свой аскетизм, и здесь отличился.

Одборг снова передёрнул плечами и подумал, как должно быть сейчас хорошо на улице. Там от каждого дуновения весеннего ветерка в воздух взлетают облака лепестков с вишнёвых деревьев, а весеннее солнце ласково греет проснувшуюся после зимней спячки землю. Здесь же, в высоком и полутёмном соборном зале, сыро и холодно. Как в могиле. Однако важность вопроса, который обсуждал Конклав, не позволяла Одборгу покинуть это неуютное помещение. Хотя, мысленно вздохнул архиепископ, от него уже ничего не зависело.

Представители всех шестнадцати стран, составлявших цивилизованный мир, сидели вдоль длинного стола. У торца стола пустовало кресло предстателя^[2] Единого — руководителя объединённой церкви архиепископы до сих пор так и не смогли выбрать. Уже три часа один за другим поднимались главы церквей и выражали своё негодование как королём Ситгара, пригревшим на груди государства нечисть, так и Одборгом, который не только потворствовал прихоти неразумного монарха, но и проповедовал о добродетели вампиров.

—…попирая закон человеческий и Божий, — хрипло вещал патриарх^[3] из Тилиса. — Никогда такого на моей памяти не было, а я, как вам известно, старейший служитель Единого в Тилисе.

Одобрительные возгласы доносились отовсюду. Одборг, сохраняя каменное выражение лица, тем не менее с отчаянием подумал, что все — и архиепископы, и патриархи, настроены против Ситгара.

— Предлагаю лишить сана архиепископа Одборгского, — вяло махнул рукой старикан и рухнул на стул, явно исчерпав все силы на свою пламенную речь.

Тут же поднялся тилисский архиепископ. Тиагед, наклонившись вперёд и упёршись руками в стол, уставился на Одборга блёклыми старческими глазами.

— Ты! — взвизгнул он. — Как ты посмел ввергнуть в ересь ни в чём не повинный народ? Когда мне донесли, что архиепископ Одборгский пустил в церковь кровососов, я ушам не поверил. Как ты осмелился осквернить храм?

Тиагед орал, как резаный, взвинчивая сам себя. Под конец он предложил лишить Одборга не только сана, но и самой жизни. Столь радикальное наказание, однако, никто из архиепископов не поддержал — возможно, памятуя о том, что и они, не дай Единый, могут оказаться на месте главы ситгарской церкви. Общую точку зрения выразил хозяин храма, архиепископ Бронкурский.

Высокий, худой, с длинной нечёсаной седой бородой, кустистыми бровями и стальным взглядом, одетый в некрашеную холщовую рясу, он являл собой образ настоящего аскета.

— Досточтимый Тиагед, при всём уважении к вам и понимая ваше негодование, тем не менее, вынужден признать, что вы неправы. Нельзя так сурово относиться к Одборгу. Каждый из нас всего лишь слабый человек, и любой может совершить ошибку. Все мы знаем архиепископа, как человека, истово преданного делу Единого — это не могут отрицать даже те, кто сейчас обвинял его во всех грехах.