Кровавый евромайдан — преступление века
Шрифт:
Я думаю, что когда человек идет по жизни с какой-то своей убежденностью, не петляет, не мечется, живет своим умом, когда человек — целеустремленный, если хотите цельный, то рано или поздно с ним происходит примерно то же самое, что случилось со мной. Его замечают, кто-то его поддерживает, кто-то присоединяется. Он необязательно становится министром — на всех министерских портфелей не хватит. Но он получает признание общества, которое и выражается в том, что называют карьерой.
Если уж совсем начистоту, от предложения Януковича стать министром невозможно было
Однако совершенно точно могу сказать, что этого наивысшего в иерархии моего ведомства поста я ни в коей мере не добивался. Цели такой не ставил. Просто так сложились обстоятельства: искали человека, который будет упорно работать, который в состоянии предложить пути реформирования МВД, менять сложную ситуацию, а я к тому времени уже зарекомендовал себя именно с такой стороны. Наверное, поэтому меня и нашли.
Сергей Хелемендик:
Есть английское определение trouble-shooter — тот, кто расстреливает несчастья и невзгоды. Что-то вроде универсального спасателя. В бизнесе таких людей называют кризисными менеджерами, их на самом деле немного — это особый дар.
Виталий Захарченко:
Да, определение «кризисный менеджер» отчасти подходит. Когда я сейчас оцениваю свою карьеру по государственной службе, то понимаю, что причиной продвижения были два главных фактора. Мне удавалось предложить решения сложных ситуаций и потом, хотя и не всегда, их реализовать.
Как говорится, ты это придумал — ты и будешь выполнять, тебя же и накажут, если сделаешь неправильно. Со мной такое было — жизнь наказывала за инициативу, за то, что придумал. Но придумывать я никогда не переставал.
Если говорить о вехах, то решающим толчком в моей карьере государственного служащего стала именно идея, с которой я пришел. Идея была большая, важная: как сделать так, чтобы механизм сбора налогов с украинского бизнеса заработал.
Идею я предложил, когда государственная казна оказалась пустой. Идея основывалась на системном анализе ситуации — и ее приняли на самом верху, вполне логично сказав, раз я всё так замечательно придумал, мне и выполнять.
И я начал — и казна быстро наполнилась, потому что в результате реализации моей концепции были отсечены главные каналы утечки налоговых поступлений от большого бизнеса.
Сергей Хелемендик:
А как большой бизнес отнесся к этим вашим начинаниям?
Виталий Захарченко:
Думаю, без особой радости, но поставленная цель была достигнута. Это к вопросу о работе и ее месте в жизни: если бы я не работал эффективно много лет, то не смог бы ни предложить такое решение, ни тем более его осуществить.
Вообще, идеи бывают разные — хорошие, плохие; вся наша жизнь, если задуматься, это идеи и ничего больше.
У меня идеи стать министром не было. Но была цель служить государству и народу, основанная на другой идее, по-моему, бесспорной — государство
Я не думаю, что это так, а если это в чем-то и так или уже во многом так, то это плохая идея. Потому что государство как форма общественного устройства, организация жизни народов и цивилизаций насчитывает тысячи лет, а корпорации возникли буквально вчера, и, может быть, завтра их не будет. В том виде, в каком они существуют сейчас, их точно не будет, это гибельный путь.
Сергей Хелемендик:
Значит, вы государственник?
Виталий Захарченко:
Именно так. Это хорошее слово, хотя я больше привык к слову «управленец», оно мне ближе.
После переворота на майдане не только я, не только Украина, весь мир видит, что получается, когда государство разваливается.
Каким бы несовершенным оно ни было, сколько бы сейчас ни называли Украину несостоявшимся государством, но украинское государство было. Главное — Украина жила мирно.
И если уж говорить о философии, то государство отрицают на корню только анархисты, а это совершенно маргинальное направление. Они пытаются отрицать нечто объективно существующее, а именно — власть, и вместе с властью отрицают и государство.
Сергей Хелемендик:
Какое значение сегодня для вас имеют события, которым посвящена эта книга, с точки зрения истории вашей жизни? Они вас как-то изменили? Говорят, то, что тебя не убьет, сделает тебя сильнее. Вы стали сильнее после того, что пережили?
Виталий Захарченко:
Да, стал. И дело не просто в том, что я пережил пограничную ситуацию, когда под угрозой оказались и моя жизнь, и жизни друзей и близких.
То, что я скажу сейчас, выглядит, возможно, не совсем логично, потому что мы проиграли этот бой и все, что происходит теперь на Украине, для меня окрашено в трагические тона. Но я чувствую, что был прав. Мы не обязаны были проиграть.
Я не только так думаю, я чувствую, а это больше, чем думать. Развитие дальнейших событий, все то, что открылось и еще будет открываться после майдана, показывает, что мы шли в правильном направлении. Мы — это все те, кто действительно стремился предотвратить катастрофу, и нас было много.
Хотя признаюсь: представить себе, что эта катастрофа будет такой страшной, я тогда не мог, и думаю, не мог никто.
Я старался остановить переворот как государственник, как патриот, как солдат, воин и делал для этого все, что мог. Делал не только я — так же вели себя тысячи наших соратников. Другой вопрос, что спасти Украину не получилось, но я был и остаюсь на правильной стороне.
Сергей Хелемендик:
Есть ли у вас ощущение, что в феврале 2014 года ваша жизнь как бы разделилась на две части — до майдана и после него?