Кровавый Грабитель
Шрифт:
— Я это улажу, — обратился Талос к Первому Когтю. Движениями век он защелкал по рунам на ретинальном дисплее, выводя в настройках вокса символы других отделений. Показывая активность, замерцали Заклейменные, Третий Коготь.
— Дал Карус? — спросил он.
— Талос, — глухо прозвучал в закрытом вокс-канале голос Дал Каруса. — Мне жаль.
— Сколько вас там?
— Интересный вопрос, брат. А это имеет значение?
Попытаться стоило. Талос вздохнул.
— Мы насчитали семерых.
— Ну, тогда на этом и остановимся. Семеро — в любом случае больше, чем четверо,
— Пятеро, если я освобожу Узаса.
— Семь все равно больше пяти.
— Но один из моей пятерки — Ксарл.
Дал Карус заворчал, неохотно соглашаясь с этим.
— Да, это так.
— Как так вышло, что ты возглавляешь Третий Коготь?
— Я схитрил, — произнес Дал Карус. Произнося слова с искренней простотой, он не искал оправданий и извинений. Талос с раздражением почувствовал симпатию к воину.
— Это будет стоить крови всем нам, — сказал Талос.
— Я это понимаю, пророк. И я наплевал на верность Халаскеру не для того, чтобы спустя жалкие несколько месяцев умереть на этом убогом корабле, — в голосе Дал Каруса не было ни следа злобы. — Я не осуждаю тебя за… нестабильность Узаса. Я сам достаточно долго имел дело с Тор Ксалом, и слишком хорошо знаком с воздействием порчи. Однако долг крови надлежит заплатить, и поединок чемпионов не устроит Заклейменных. Быть может, мои действия и уничтожили последние стоящие остатки этой традиции, однако они выли, требуя мести, еще до того, как я что-либо сделал.
— Тогда вы получите свою кровавую плату, — произнес пророк с горькой улыбкой и разорвал связь.
Талос повернулся к братьям. Сайрион стоял в расслабленной позе, держа в руках оружие, его нежелание покидать комнату выдавали только чуть сдвинутые наплечники. Меркуциан был словно вырезан из гранита, настолько мрачно и неподвижно он возвышался, не сгибаясь под грузом тяжелой пушки, которую он сжимал в руках. Объемный ствол тяжелого болтера высовывался из разинутой пасти черепа. Ксарл непринужденно держал двуручный цепной клинок, оставив болтеры пристегнутыми к броне в зоне быстрой досягаемости.
— Давайте с этим покончим, — произнес он, и даже искажение вокса не могло скрыть усмешку в голосе.
Меркуциан присел, возясь с тяжелым болтером. Орудие было настолько далеко от изысканности, насколько это было вообще возможно для вооружения Легиона. Оно было обмотано промышленными цепями и могло изрыгать из своей широкой глотки жестокий ливень огня.
— Третий Коготь предпочтет болтеры клинкам. Если Тор Ксал мертв, нам окажут мало сопротивления, когда мы окажемся в зоне досягаемости мечей. Впрочем, пытаясь туда попасть, мы погибнем. Они разорвут нас на куски болтерным огнем, — как обычно, он изъяснялся сентиментально.
Ксарл издал лающий смешок и заговорил на гортанном нострамском.
— Дымовые гранаты, как только дверь откроется. Это даст нам пару секунд, пока их режим охотника не перенастроится заново. А потом мы добавим в перестрелку клинков.
На мгновение воцарилась тишина.
— Освободите меня, — прорычал последний из членов Первого Когтя.
Четыре шлема повернулись к брату, раскосые красные глаза принимали решение без признаков человеческих эмоций.
—
Из его уха влажной струйкой начало сочиться что-то черное. От кожи Узаса исходило отвратительное зловоние.
Вынув из заплечных ножен древний меч, Талос заговорил.
— Освободите его.
V
МЕСТЬ
Она обнаружила Септима на Черном Рынке и заметила его первой. Она наблюдала сквозь редкую толпу, как он разговаривает с собравшимися рабами и членами экипажа. Неряшливо спадавшие волосы практически скрывали бионику на левой стороне головы, где висок и щека были заменены на изящную аугметику из композитных металлов, которым была придана форма его лица. Подобную степень хирургического мастерства она редко встречала за пределами богатейших теократических кланов и знатных семейств, обитавших в самых высоких из шпилей Терры. Даже сейчас прочие люди взирали на него с пестрой смесью неприязни, доверия и почтения. Мало кто из рабов на борту "Завета" столь явно носил признаки собственной ценности для Повелителей Ночи.
В общем рыночном помещении было менее людно, чем до осады Крита, и не так душно и тесно. К несчастью, в отсутствие напирающих тел стало еще и холоднее — так же, как и в остальной части корабля. Пока она смотрела на толпу, ее дыхание клубилось в воздухе. Скрючившийся возле нее слуга, казалось, был занят бормотанием под нос.
— Я думала, что мы захватили больше… людей, — сказала она ему. Он перевел на нее слепые глаза и не ответил, так что она упростила фразу. — Новые рабы с Ганга. Где они?
— В цепях, хозяйка. Скованы в трюме. Они будут там, пока мы не покинем док.
Октавия содрогнулась. Теперь это был ее дом, и она стала неотъемлемой частью происходящего.
На том конце зала Септим все еще продолжал разговаривать. Она понятия не имела, о чем он говорил. Его нострамский лился шепчущим потоком, и Октавия могла разобрать в лучшем случае одно слово из десяти. Вместо того, чтобы пытаться следить за его речью, она стала смотреть на лица тех, к кому он обращался. Несколько из них хмурилось или толкало в бок товарищей, однако большинство выглядело успокоенными сказанным, что бы там ни было. Она подавила усмешку при виде его бесстрастной искренности, манеры поворачиваться к людям и при помощи изящной жестикуляции настаивать на своем и спорить в равной мере словами и глазами.
Она увидела в толпе потемневшее от усталости лицо, и улыбка умерла на ее губах. Лицо скрывало скорбь за маской мрачной злобы. Не став прерывать Септима, Октавия двинулась через толпу, тихо извиняясь на готике и приближаясь к убитому горем мужчине. Когда она оказалась рядом, он заметил ее и явно сглотнул.
— Asa fothala su’surushan, — произнес он, отгоняя ее слабым взмахом руки.
— Vaya vey… эээ… я… — слова застряли во рту, и она ощутила, как щеки заливает румянец. — Vaya vey ne’sha.