Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии "Герман Геринг"
Шрифт:
него» тс с
195-го самокатного батальона
Прусский элемент моего воспитания объясняет некоторые действия, которые сегодня могут быть непонятными. То же относится и к поведению бывших со мной рядом товарищей, воспитанных, как и я, на постулате прусской аристократии «больше быть, чем казаться, много делать, меньше говорить!».
Мои записи представляют собой правду без каких-либо приписок. Псевдонимов тоже нет. Чтобы не фальсифицировать связь между «событиями» и «отношением», информация, которую
Если у читателя сложится впечатление, что я некоторые события не раскрыл или описал недостаточно полно, то это произошло потому, что эти темы не были частью окружавшей меня действительности.
С благодарностью я вспоминаю товарищей, чьи пути пересекались со мной в высотах и падениях человеческого существования, и тех, что прошли часть моего жизненного пути вместе со мной.
Я не прошу признательности за мои действия, я прошу только готовности непредвзято подумать о содержании моих записок.
В 1940 году я участвовал в кампании во Франции. Воевал в составе передового отряда 95-й пехотной дивизии.
С октября 1941 года по сентябрь 1943 года — наблюдатель оперативной воздушной разведки сухопутных войск. 4-я эскадрилья дальней разведки.
3 сентября 1943 года получил ранение в воздушном бою с советскими истребителями над Вязьмой (СССР). (165-й боевой вылет.)
Карл Кноблаухна месте наблюдателя в «Ю-88»
ИЗ МОИХ ЛИЧНЫХ ЗАПИСЕЙ
Август 1944 года
Запасной лазарет Бад-Пирмонт. Вскоре предстоит выписка. Месяцы долгого выздоравливания позади. Вечером 24 августа я прибыл в Кведлинбург на сборный пункт фронтовых летчиков. Мне дали комнату. Отдельно расположиться не удалось, но я исходил из того, что мое пребывание здесь будет недолгим.
Сборный пункт представлял собой кадровый орган. Здесь собирали летный состав после лечения в госпиталях и после полного выздоровления снова распределяли по летным частям.
Вечером я сидел в своей каморке. Это ничегонеделание подавляло меня. Я заметил, что лишь немногих годных по здоровью летчиков, наблюдателей, радистов и бортовых стрелков скова отправляли на фронт в летные части. Из лазаретов прибывало много летного состава. Сборный пункт уже вскоре начал трещать по швам. Здесь, по-видимому, что-то было не так. Я решил при ближайшей возможности поговорить с командиром о моей дальнейшей службе.
7 сентября
Утром я попросил адъютанта назначить мне время для беседы с командиром. В 15 часов я стоял перед высоким господином:
JL "IГ
После
— Лейтенант Кноблаух прибыл по вашему приказанию!
– Садитесь! Вы просили о беседе? О чем пойдет речь?
— Господин майор, после почти годового пребывания в госпитале мое здоровье находится теперь в том состоянии, которое позволяет мне снова приступить к службе в соответствии с моей подготовкой. Если господин майор...
Дальше сказать я ничего не успел. Начальник сборного пункта встал и прервал меня движением руки:
— Из вашего личного дела я знаю, что вы больше непригодны к летной службе. Чего вы хотите?
Командир был раздражен. Он встал у окна и требовательно взглянул на меня. Исходя из правил хорошего тона, я привстал:
JL
"1Г
— Господин майор, я не исхожу из того, что с моим ранением завершилась моя военная карьера. Я думаю, что для меня найдется применение и вне летных частей...
Командир снова меня прервал еще более раздраженно:
— Если вы думаете, что вообще еще можете что-нибудь делать, то можете отправляться в танковую дивизию «Герман Геринг». Я напишу представление!
Он думал, что размазал меня по стенке. Теперь уже разозлился я:
— Если у господина майора больше никаких предложений нет, я могу пойти и в танковую дивизию «Герман Геринг»!
Мой собеседник прищурил глаза:
— Как хотите. Идите к адъютанту, он все устроит!
Адъютант, очень приветливый человек, сразу же
начал работу. Я подписал формуляр и принял к сведению, что вскоре буду переведен.
По дороге в свое жилище я задал себе вопрос: верно ли мое решение? В этом я был не уверен. У меня возник еще один вопрос: почему командир не хотел давать мне назначения? Если он так поступал и с другими, то могло ли это быть заявлением большого количества пребывающих и скучающих здесь военнослужащих летного состава. Могли быть, естественно, и другие причины.
18 сентября
Я покинул прекрасный Кведлинбург и неприветливый сборный пункт фронтовых летчиков. Мой перевод оформлен. Я сижу в скором поезде на Берлин. Во второй половине дня я приехал в Райникендорф, что на
северо-западе Берлина. Доложил о прибытии в казарме «Герман Геринг», которая, несмотря на войну, все еще производит впечатление ухоженной.
Лейтенант Кноблаух в госпитале Пирмонт
В адъютантской я узнал, что самое позднее через четырнадцать дней можно рассчитывать на мой перевод во фронтовые части. Дивизия воюет на востоке.