Кровавый орел
Шрифт:
– Но давайте будем честны – вы по-прежнему контролируете большую часть торговли наркотиками в Гамбурге…
– Я надеюсь, вы не ждете от меня подтверждения вашим словам, – холодно улыбнулся Илмаз. – Знаю, ваш Бухгольц малюет меня этаким турецким Аль Капоне. Лестно, конечно. И очень далеко от правды. Да, не скрываю – закон я нарушал и нарушать продолжаю, но если в моих действиях есть криминал, то исключительно поневоле – я не какой-то врожденный злодей. Хотите верьте, хотите нет, я человек высокой морали, просто наши с вами понятия о чести и правосудии не во всем совпадают. Иногда мне даже кажется, что гаупткомиссара Бухгольца больше всего раздражает то, что
Илмаз внезапно встал, прошел через весь зал и взял что-то с мраморной каминной доски. Вернувшись, он протянул Фабелю фотографию в рамке из массивного серебра. Улыбающийся мальчик лет четырнадцати. За подростковой округлостью лица уже угадывался будущий энергичный очерк скул – как у Илмаза.
– Ваш сын?
– Да. Йоханн. Немецкое имя для большого будущего в Германии. По-турецки говорит с трудом – и с убийственным немецким акцентом. Я, герр Фабель, так и планировал его – с самой колыбели, начиная с имени: грядущий состоятельный бюргер. Клянусь всем святым, когда наступит его час вступить в семейное дело, это дело будет на сто процентов легально. Честный бизнес честного немца Йоханна на благо Германии.
Возвращая фотографию, Фабель сказал:
– Знаете, я вам верю, герр Илмаз. Однако от будущего изюма во рту не становится слаще. Пока что вы по-прежнему травите наркотиками детей и ведете уличные войны с украинцами.
Илмаз сердито набычился:
– Про какие войны с украинцами вы говорите? С этим решительно покончено!
– Разве не они главные подозреваемые в убийстве вашего двоюродного брата?
Илмаз криво усмехнулся, со спокойным вызовом глядя в глаза Фабелю.
– Герр Фабель, вы не обидитесь, если я скажу прямо, что я про вас думаю?
Фабель, немного шокированный и озадаченный, произнес:
– Ладно, валяйте.
– Вы полицейский, и уже в довольно большом чине. Я нутром чувствую – полицейский вы честный и прямой. К тому же просто умный человек. Однако свои функции вы понимаете предельно упрощенно. Впрочем, «функции» для вас неприятное слово. Вы предпочитаете говорить о Долге с чертовски большой буквы. Своей миссией вы считаете защищать невинных и ловить мерзавцев вроде меня. Или кровавых психопатов и прочих гадов, которые не различают, где добро, а где зло. Для вас вся правда жизни заключена в законе. Он ваш щит, и других вы защищаете этим же щитом.
– И в чем же моя наивность? Чем плохи закон и порядок?
– Закон и порядок – дело хорошее. Да только вы все упрощаете, у вас моральный дальтонизм. Только черное и белое. Для вас даже серое – слишком пестрое. Вы на стороне добра, а люди вроде меня – на стороне зла. Многие из ваших коллег, к счастью, лучше разбираются в оттенках. Потому что оттенки ведь существуют. И не замечать их – большая наивность, чтобы не сказать хуже.
Фабель на секунду сдвинул брови и рубанул:
– Вы хотите сказать, что к смерти Улугбая имеют отношение полицейские… которые разбираются в оттенках?
– Герр Фабель, я одно хочу сказать: в мире происходит много такого, чего донкихоты вроде вас не замечают и не понимают. Поэтому, при всем моем уважении к вам, я считаю нужным посоветовать: не впутывайтесь не в свое дело. – Илмаз встал. – Не обижайтесь на мои слова. Это сказано с лучшими намерениями
Фабель поставил кофейную чашку на стол.
– Герр Илмаз, на свободе разгуливает монстр, которому нравится вырывать легкие из тела еще живых женщин. В этой ситуации я готов принять помощь откуда угодно и от кого угодно. Если вы можете подсказать мне хоть что-нибудь полезное…
– Знаете, лгать полиции стало для меня с годами второй натурой. Тут я мастер мирового класса. Но в данном случае у меня нет ни малейших причин лгать. Я действительно ничего не знаю и ничем вам помочь не в состоянии. Я и слышать не слышал про Моник или про какие-либо шашни Клугманна с ее участием. – Илмаз сделал паузу, словно прикидывая что-то в голове. – Давайте договоримся так. У меня ваш маньяк тоже не вызывает симпатии. Я прикажу своим ребятам вникнуть в это дело. Как вы понимаете, у них могут найтись источники, полиции недоступные. Да и спрашивать они умеют… э-э… строже, чем полиция. Обещаю: узнаем что-либо занятное – непременно вам сообщу.
Илмаз лично проводил Фабеля до парадной двери. Уже стоя на пороге, Фабель сказал:
– Вы так упорно говорили о своем желании стать честным бюргером… Отчего же вы тянете? Зачем уходить частями? Не лучше ли одним махом покончить с прошлым?
Илмаз рассмеялся:
– Какой вы шустрый! Сразу видно, что вы не бизнесмен. Любой экономический консультант вам объяснит: диверсификация должна мощно фундироваться основным видом деятельности компании. Когда новые сферы нашей деятельности – строительство и операции с недвижимостью – станут приносить стабильные доходы, сравнимые с тем, что мы сейчас имеем, – вот тогда я скажу: баста, отныне я всем легалам легал.
Он вышел на крыльцо вместе с Фабелем и оглянулся на дом.
– Как вам мое жилище, герр Фабель?
– Приятный особнячок.
– Построен в двадцатые годы уже прошлого века. Его архитектор много чудесных домов построил – в основном тут, в Ротербауме. Немецкий архитектор с прекрасной репутацией, его мастерская была одна из ведущих в Германии того времени. Богатый, уважаемый и преуспевающий человек. Никаких левых дел. – Илмаз лукаво покосился на Фабеля. – Одну только промашку сделал архитектор – родился евреем. Умер в концлагере Дахау. Уморили. Параграф у них был в законе такой – про евреев. Убивать их они считали своим долгом. А человек был честный. Талантливый и знаменитый. Потому-то, герр Фабель, я между законом и моралью не тороплюсь ставить знак равенства – как бы не ошибиться. Да и немцем мне никогда окончательно не стать – насмотрелся я на них со стороны, и в полные немцы меня не тянет. Впрочем, никто и не приглашает. А вот сын моего печального опыта не имеет – ему и карты в руки. Пусть начинает с чистого листа… Я же так и останусь более или менее посторонним. И «посторонний» элемент в моей деловой деятельности, возможно, до самого конца останется. Ладно, герр Фабель, всего вам доброго. И удачи вам в охоте за этим негодяем.
Из машины Фабель позвонил в комиссию по расследованию дел об убийстве. Он уже успел озадачить Марию поисками Джона Максвейна; человек с таким именем и такой фамилией в Гамбурге что прыщ на лице – и не захочешь, а заметишь. Нечего ждать, пока Отто переберет старые счета, Мария должна быстро справиться с задачей.
И действительно, Вернер Мейер сообщил, что они уже установили адрес Джона Максвейна – где-то в Харвестехуде. Теперь собирают про него более подробную информацию.