Кровавый остров
Шрифт:
«Тебе покажется, будто солнце упало в море, потому что каждое дерево на том острове из чистого золота, и каждый листик на них из чистого золота и сияет сам по себе, так что даже в самую темную ночь остров светится, как маяк».
– Ночь спускается, – сказал Аваале. – Нам нужно найти какое-нибудь укрытие.
Доктор не стал с ним спорить. Возможно, он думал, как думал я сам, о лишенных радужной оболочки глазах. Аваале поднялся, вскинул винтовку на плечо и зашагал вверх по тропе, пока не скрылся между валунов, что безмолвными часовыми стояли по обе стороны узкого прохода – врат в логовище магнификума.
– Это самое
«Пап, я его вижу! Остров Блаженства! Он горит, как солнце в черной воде».
– Нет, сэр.
Он посмотрел на меня, а я – на него, и лицо его сияло в золотом свете.
– Я показывал тебе телеграмму, которую получил перед нашим отплытием из Адена? Не думаю, – доктор вытащил скомканный листок из кармана и вложил мне в руку.
«УЖАСНЫЕ НОВОСТИ ТЧК ДУРАКИ НЕПРАВИЛЬНО
ПОНЯЛИ ТЧК ИСКАЛИ ДВУХ ЛЫСЫХ ЗПТ
ОДИН МАЛЕНЬКИЙ И ТОЛСТЫЙ ДРУГОЙ
ВЫСОКИЙ И ТОЩИЙ ТЧК ТОЛЬКО СЕЙЧАС
ВЫЯСНИЛ ТЧК БУДЬ НАЧЕКУ ЗПТ
МИХОС ТЧК МЕНТУ»
Он бдительно следил за выражением моего лица. Я тоже был внимателен и уточнил:
– Рюрик и Плешец?
Уортроп кивнул:
– Судя по всему, они проскользнули сквозь невод Фадиля.
Он вынул револьвер и расслабленно положил его на колено. Дуло блистало под поцелуями умирающего солнца.
– В этом барабане две пули. По моим подсчетам, Уилл Генри, там должно быть пять. Не хватает трех пуль. И двух русских.
– У меня не было выбора, сэр.
– Ох, Уилл Генри, – проговорил он. – Уилл Генри! Почему ты мне не сказал?
– Я не знал…
– Прекрати.
– Я не знал, как…
– Прекрати.
– Я не хотел, чтобы вы во мне… разочаровались.
– Разочаровался в тебе? Не понимаю.
– Я боялся, что вы снова меня не возьмете.
– Почему? Потому что ты защитил себя от бездушных громил, что убили бы нас обоих, не моргнув глазом?
– Нет, сэр, – ответил я. – Потому что я сам убил их, не моргнув глазом.
Он кивнул; он понял.
– Вы хотите знать, как это произошло? – спросил я.
Уортроп покачал головой:
– Места и имена могут быть разные, Уилл Генри, но преступление одно и то же.
Он поскреб подбородок под бакенбардами, поднял лежавшую у ног палку и принялся рисовать на мягкой земле.
– Рождены под одной крышей, – задумчиво сказал он. – Быть может, это и в самом деле как печать Каина, – он поднял лицо к заходящему солнцу, постукивая по грязи концом палки. – Помнишь, когда ты только ко мне переехал – как мы держали у секционного стола ведро на случай, если тебе станет нехорошо? И тебе всегда делалось нехорошо – вначале. Не припомню, когда в последний раз тебе становилось дурно от работы.
Он отбросил палку прочь; она укатилась за край, к золотой равнине, и пропала.
– Это темное и грязное дело, Уилл Генри. А ты уже далеко пошел, – он погладил меня по колену, не чтобы поздравить, подумал я, а чтобы утешить. Голос монстролога звучал печально и горько. – Ты далеко пошел.
Аваале вернулся и доложил, что нашел место, подходящее для ночевки. Мы взвалили на плечи рюкзаки и последовали за ним
150
180 см.
– Там безопасно, – уверил его Аваале. – Один-два скорпиона, но я о них позаботился, – он радостно улыбался, гордясь своим достижением.
Изнемогший, я бросился наземь и отказался вставать, хотя Аваале пытался соблазнить меня едой. Я скатал свое пончо в подушку и закрыл глаза. Надо мной плыли их голоса – обсуждение того, кому стоять на часах первым. Снаружи облака прислали ветер, а ветер задул свет, и тьма уселась на тропу, как огромная черная хищная птица. Кто-то улегся рядом со мной, и теплая рука коротко ощупала мой лоб – Аваале.
Я едва-едва задремал было, как расселину залил свет, и я сел – и Аваале тоже, а затем мы оба вскочили.
– Дхактар? – мягко окликнул Аваале. – Вы сказали – никакого света!
Мы видели, как он стоит на пороге, с фонарем в одной руке и револьвером – в другой, вглядываясь во мглу.
– Там что-то есть, по ту сторону этих скал, – сказал доктор. – Аваале!
Повинуясь движению пистолета, Аваале схватил винтовку и вышел наружу. Некоторое время оба не двигались.
– Вот! – прошептал Уортроп. – Ты это слышал?
Аваале медленно покачал головой.
– Слышу только ветер.
– Вот опять! Оставайся тут.
Доктор двинулся вверх по тропе, исчезнув из виду. Я ринулся вперед; Аваале махнул, отгоняя меня обратно, и поднял винтовку. Фонарь доктора скрылся, и тьма накрыла Аваале, проглотив его целиком.
– Аваале, – тихо позвал я его. – Ты его видишь?
Пятнышко света вернулось, отбрасывая по пути тревожные тени, проплыв по Аваале и затем осветив вход в расселину. Аваале забросил винтовку на плечо и принял у доктора лампу: Уортропу требовались обе руки, чтобы удержать свою ношу на ногах. К монстрологу прислонилась молодая женщина; ее одежда висела лохмотьями, длинные волосы были спутаны и покрыты грязью, босые ноги оставляли на камнях кровавые отпечатки. Он ввел ее внутрь, осторожно опустил и жестом велел Аваале передать мне светильник. Тогда-то я и увидел, что женщина не одна: она прижимала к груди спящего младенца.
Она что-то сказала. Доктор помотал головой, не понимая. Она повторила, широко раскрыв испуганные глаза.
– Что она говорит? – спросил Уортроп у Аваале.
– Не знаю.
Доктор пристально поглядел на него.
– Что ты имеешь в виду? Ты говоришь на их языке.
– Я говорю по-сомалийски, по-английски и немного по-французски. Языка Сокотры я не знаю.
– Ты не… – Уортроп таращился на него так, словно Аваале только что признался в убийстве. – Капитан Расселл сказал мне, что знаешь.