Кровавый отпуск

Кнут Виктор

— Стоять!

Я послушно остановилась, обернулась и увидела, как нас догоняют два мужика. Два самых обычных местных аборигена, оба в одинаковых телогрейках и болотных сапогах с загнутыми голенищами. При этом один из них был пьян настолько, что с трудом удерживался на ногах и передвигался по какой-то немыслимой синусоиде, умудряясь при этом удерживать свое непослушное тело в створе дороги. Скорее всего, он даже не сознавал, что делает, куда бежит и зачем ему надо, чтобы я остановилась. С ним сейчас справилась бы даже Оля.

Зато второй мужчина сразу вызвал у меня опасения. На вид лет тридцати, на голову выше меня и с небритой

рожей законченного отморозка, он тащил в руке охотничью двустволку, и некое шестое чувство тут же подсказало мне, что она заряжена. И что прихватил ее с собой этот тип не просто так, для дешевого понту, а только и мечтает о том, как бы пустить свое ружье в ход. И, возможно, это будет его не первый опыт пальбы по людям. Итак, вполне можно было поздравить себя с тем, что неприятности продолжаются.

Я мысленно застонала, Я вслух длинно и забористо выругалась. Я обвела взглядом окрестности: спрятаться было некуда — справа поля, слева поля, впереди прямая дорога, проложенная через поля. А сзади, уже метрах в семидесяти, наши преследователи. И никаких кустов, никаких построек, в которых можно бы было укрыться. Будь я одна, так еще попыталась бы убежать, надеясь на то, что этот вояка все же не решится стрелять. А если решится, то не очень-то у него получится в меня попасть. Но ведь со мной была Оля. В сваливающихся с ног сапожках, после двухлетнего сидения в подземелье без каких-либо физических нагрузок, она не смогла бы выдержать и стометровки.

— Стой смирно и ни о чем не беспокойся, — как можно спокойнее произнесла я, положила на плечи девочки руки и подтолкнула ее себе за спину. Она вся мелко дрожала. — С этими я разберусь без проблем.

В чем я весьма и весьма сомневалась…

Вооруженный мужик приблизился, остановился шагах в пяти от меня и навел двустволку мне в живот. Его приятель наконец не сумел удержать равновесия, шлепнулся в грязь и барахтался в ней чуть позади, не в состоянии подняться на нош. Меня эта картина даже повеселила бы, если бы я еще была в состоянии веселиться. Если бы я так не устала. Если бы не явный перебор в количестве острых ощущений за последнее время. Все мои чувства притупились настолько, что сейчас я готова была безрассудно пойти грудью на стволы ружья. Проверить, а решится ли этот ублюдок стрелять. Но вместо этого негромко спросила:

— Ну и чего же ты хочешь?

Покрытая рыжей щетиной рожа расплылась в нехорошей кривой ухмылке. Указательный палец коснулся спусковых крючков.

— Братана зачем помочила? Ты ж, мандавошка, даже не понимаешь, что сделала! На кого руку подняла, гнида? — У него, наверное, была хроническая простуда, и поэтому он не говорил, а громко сипел. Подобными свистящими полушепотами дешевые режиссеры наделяют своих отрицательных героев.

Что ж, если этот мужик таким способом хочет произвести на меня впечатление, поставить меня на измены, то он всего лишь дешевка, простая шпана. И у меня с ним не будет проблем.

— Он первый начал, — устало вздохнула я, понимая, что говорю в пустоту, что мои слова отскакивают от этого красавца, как камни от стенки.

Не колышет его совершенно, кто что начинал. И плевать ему, скорее всего, на брата. Его интересую в первую очередь я.

— Насрать мне, паня-а-атно? Со мной ща пойдешь, — прохрипел мой новый (и который же за последнее время?) противник, почти не разжимая губ.

«Конечно, — подумала я. — Добро пожаловать в очередные гости! А чего я еще могла

ожидать? Как колобок, качусь по тропинке и собираю себе на жопу озабоченных кобелей. Сначала менты, потом свихнувшийся карлик, теперь эта пьянь. И куда же я угодила? Что такое творится в российской глубинке? Какие-нибудь диверсанты отравили здешнюю воду виагрой? Местные бабы разучились давать своим мужикам? На периферии началась сексуальная революция в том извращенном ее проявлении, какое только и можно ожидать от периферии?»

— Ну пошла, тварь! — Стволы ружья чуть качнулись.

Я улыбнулась и молча покачала головой.

Второй мужичок наконец добрался до нас, остановился, пошатываясь, рядышком со своим дружком и уперся в меня осоловелым взглядом. Рожа его от беспробудного пьянства опухла настолько, что глаза превратились в узкие щелочки. В углу рта была зажата погасшая папироса. Правый бок весь перемазан в грязи, из которой этот синяк только что выбрался с огромным трудом.

Я смерила его брезгливым взглядом и отвернулась. Мне было противно даже смотреть на него. Он был мне совсем неинтересен. И он был настолько пьян, что от него никаких неприятностей я не ждала.

И, как всегда, конечно, ошиблась. Как обычно, не смогла просчитать ситуации. Ну откуда могла я предполагать, что именно этот кривой в дымину мерзавец положит сейчас начало стремительной развязке всех моих приключений. Ведь он казался мне безопаснее грудного младенца — не мог даже сделать и шагу без особых проблем. Но оказалось, что именно на этот шаг у него еще остались силенки.

Вернее, на несколько неуверенных заплетающихся шагов, когда он стремительно переместился к нам с Олей. Полностью проигнорировал меня, но зато на удивление ловко зацепил своей заскорузлой от грязи пятерней девочку за волосы и решительно потонул на себя. Оля пронзительно взвизгнула и опрокинулась на колени. И тут же я чисто рефлекторно ударила доходягу ребром ладони по горлу. И скорее почувствовала, чем услышала, как что-то хрустнуло, что-то сдавленно хрюкнуло у меня под рукой. Не давая ему упасть, я схватила ублюдка за отвороты телогрейки и, скрипнув зубами от невероятного напряжения, со всей силы запустила его в другого мужика, продолжавшего держать ружье на уровне моего живота.

И тут же грянул оглушительный выстрел. Нервишки у сиплоголосой шпаны не выдержали, палец на спусковых крючках дрогнул, и две пули, выпущенные дуплетом, вонзились в спину пьяного синяка, пробили насквозь его тело и, вывернув у нею из груди кровавый клок, продолжили свой полет.

Одна из пуль улетела в сторону от дороги и затерялась в безграничных полях, смешавшись с жирным сырым черноземом.

Но второй был уготован более короткий путь. Основательно деформировавшись о ребра своей первый жертвы и весьма потеряв в скорости, она все же нашла в себе силы жадно воткнуться мне в низ живота. И угомонилась внутри меня, сжигая внутренности адским огнем.

Я тихо охнула, обреченно закрыла глаза и опустилась на колени в глубокую лужу.

* * *

Лужа оказалась холодной. Холодной, будто зимой. А я промочила в ней ноги. И руки. Стояла на четвереньках в жирной грязи и думала о том, что будет плохо, если эта грязь угодит мне в рану. И удивлялась тому, что боль не такая уж нестерпимая, как следовало бы ожидать при ранении в низ живота. Я даже не потеряла сознания. Я даже могла что-то соображать.

Я даже могла открыть глаза…