Кровавый шабаш
Шрифт:
«Двенадцатая квартира, видимо, находится во втором подъезде», — сообразила Женя и открыла тяжелую дверь. В подъезде было прохладно, царила необычная чистота, некая сиротская ухоженность. Нужная ей квартира была на верхнем этаже. Она почему-то крадучись поднялась по лестнице. Дверь украшала большая коричневая печать. Итак, квартира опечатана.
Она позвонила в соседнюю. Долго никто не открывал, потом послышались шаркающие шаги и раздался старушечий голос:
— Кого надо?
— Из собеса, — сообщила Женя, вспомнив наставления Буянова.
— Пенсию принесла, что ли? Ну
— Нет, я не пенсию… — смутилась Женя. — Я по другому вопросу.
— По какому же?
— Насчет вашей соседки.
— Какой еще соседки?
— Вержбицкой.
— Так ее убили.
— Я знаю. Да вы бы открыли!
— Нет уж, не открою! Из собеса она! Нечего врать! При чем тут собес?
— Может, все-таки откроете?
— Иди отсюда, пока в милицию не позвонила! Проходимцев развелось!.. Из собеса!..
Женя еще с минуту постояла в напрасном ожидании. Есть еще одна дверь. Хорошая дверь, обита кожзаменителем. Табличка с номером. Солидно. Она нажала кнопку звонка. Почти сразу щелкнул замок, и дверь приоткрылась, придерживаемая цепочкой.
— Здравствуйте, — осторожно сказала Женя, — я из милиции.
На этот раз она решила говорить только правду.
— Здравствуй, деточка, — кивнула ей благообразная старушка.
— Мне нужно поговорить с вами. Меня интересует личность вашей бывшей соседки Вержбицкой.
— Несчастной Светочки? Ну конечно. А позвольте?.. — Старушка вопросительно посмотрела на Женю.
Она достала из сумочки свое временное удостоверение и подала его старушке. Та, держа картонный квадратик перед носом, близоруко вглядывалась в него, потом в сомнении посмотрела на Женю:
— Что ж, заходи.
Женя переступила порог и внимательно посмотрела на обитательницу квартиры. В ней было что-то кукольное. Сверкающие серебром мелко завитые волосы, блестящие голубенькие глазки, губки сердечком, яркий румянец на щеках. И шелковый халат — по черному фону ярчайшие розы, желтые и пунцовые.
Комнатка, куда она вошла вслед за старушкой, являла собой как будто домик куклы Барби. Оборочки, рюшечки, воланчики… Сборчатые занавески, словно старинные панталоны. На стенах живого места нет, все завешано небольшими картинами, фотографиями в рамках, гравюрками.
— Садись, деточка, вот сюда, на диванчик. — Старушка прямо-таки втиснула Женю в крошечную кушетку на гнутых ножках, сама уселась напротив в такое же крохотное креслице. — Так что тебя интересует?
— Соседка ваша бывшая. Та, которую убили.
— Светочка Вержбицкая? — Старушка удрученно покачала головой. — Времена нынче страшные. Если уж таких очаровательных девиц отправляют на тот свет, я и не знаю, что сказать. Ведь это ангел был. Воздушное создание. Сильфида. Вы тоже ангел. Но земной, осязаемый, а она… — Старушка достала из кармана халата носовой платок и осторожно промокнула им сначала один глазок, потом другой. — С таких вот пор ее знала. — Она показала ладонью, с каких именно пор. — Можно сказать, она выросла на моих глазах.
— Она что же, здесь с самого детства жила?
— Здесь проживали ее дедушка и бабушка, а родители обитали в других местах. Так как они между собой, мягко говоря, не ладили,
— А родители?
— След отца потерялся, а мама ее — эффектная была женщина — покинула этот свет вслед за своими близкими, нужно сказать, очень достойными людьми. Дедушка ее, Морис Мо-рисович Фурнье, из обрусевших французов был. Работал директором кондитерской фабрики. Наш дом когда-то принадлежал кондитерской фабрике… И большинство его обитателей трудились именно там. В том числе и я. Довольно оживленный уголок когда-то был, а теперь остались одни старики вроде меня. Мама Светочки, я вам без обиняков доложу, была довольно ветреной особой — видимо, сказывалась французская кровь. Светочка почти постоянно проживала здесь. Окончила иняз местного пединститута два года назад.
— А где она работала?
— Я не спрашивала, неудобно как-то. Бестактно. Если сама не находит нужным сообщить… Но, очевидно, где-то служила. Возможно, в какой-нибудь нынешней фирме. Ее частенько доставляли домой дорогие иностранные автомобили.
— А мужчины?
— Помилуйте, она была девушкой очень строгих правил. Нет. Мужчин здесь не наблюдалось. Во всяком случае, я не видела.
— Кто, по-вашему, ее убил?
— Ах, откуда я знаю! — Старушка всплеснула пухлыми ручками.
— А как ее хоронили? — неожиданно для себя спросила Женя.
— Вот не знаю. Из морга сразу отвезли в крематорий. Родных-то у нее, бедняжки, не осталось. Говорят, все организовала фирма, в которой она служила.
— Может быть, вы все-таки кого-то подозреваете?
— Подозревать — это ваша забота. Правду сказать, девушка она была довольно замкнутая. «Здравствуйте, тетя Капа», — меня Капитоли-ной Прокофьевной зовут. «До свидания, тетя Капа». Вот и весь разговор. Ключи у меня запасные хранила. На всякий случай. Так, бедная, и не забрала.
— А разве милиция не изъяла?
— Ключи? Ни в коем случае.
— А обыск в ее квартире был?
— С чего бы? Что у нее искать? Брюнет этот, правда, заглядывал.
— А вы можете дать мне эти ключи? Старушка с сомнением посмотрела на Женю:
— Поясните, деточка, для чего?
— А вдруг я обнаружу улики, проливающие свет на загадку ее смерти?
— Воля ваша, — вымолвила старушка, — но я бы этого не делала. — И принесла ей ключи.
И вот Женя вошла в незнакомую квартиру.
Просторная прихожая, большое зеркало, на вешалке висит легкий летний пиджачок. На стене телефон. Японский или южнокорейский. Огромный шкаф-гардероб, на вид старый, таких давно не производят. Стенной шкаф, створки его плотно закрыты. В комнате сервант, диван с высокой спинкой, кожаный. Подобная мебель была в моде лет сорок назад. На полу большой ковер с густым ворсом. На стенах картины. Полутемно, потому что темные шторы на две трети задернуты. Кухня большая, обставлена сверхсовременно. Громадный холодильник встроен в гарнитур, в углу маленький телевизор «Сони», на стенах вместо картин пестрые жостовские подносы. Идеально чисто. В кухонной стене имеется дверь. Еще одна комната. Но почему прямо из кухни?