Кровавый срок
Шрифт:
Я, очевидно, принял сегодня слишком много напитков, чтобы суметь извлечь какие-либо полезные сведения из всех разговоров, что вел сегодня. Что же я выяснил, черт побери? Кристи, похоже, не бы виновен ни в чем, кроме как в связи с миссис Хеннедж; его королевское высочество Дэвид Виндзорский имел все разумные основания привлечь к расследованию этих болванов из Майами; кроме того, Гарольд Кристи заявил, что сэру Гарри якобы было совершенно наплевать на проблему игорного бизнеса на Багамах.
— Геллер?
В проеме входной двери появился женский силуэт.
— Я
— Знаю, — засмеялась Ди, входя в комнату с ведерком, внутри которого виднелась бутылка шампанского, и двумя бокалами в руках.
Поверх ее прозрачного ночного халата был накинут прозрачный же пеньюар. Было видно все и одновременно ничего: выпуклости ее грудей, их розовые соски, как будто бы даже темный треугольник между ног. Она подошла поближе, поставила ведерко на бамбуковый кофейный столик и налила себе шампанского.
— Там еще осталось, — сказала она о вине. — Налить тебе?
— Нет, спасибо. — Я поднял вверх свой стакан с ромом и колой. — У меня полный порядок.
Ди чокнулась со мной, превратив мой жест в тост.
— Каково тебе сегодня, Геллер?
— Не знаю. Кто-нибудь выразил тебе свое недовольство по поводу моего присутствия на вечеринке?
— Никто не посмел. Даже Дэвид. Я сама себе судья, ты же знаешь.
— Да, я заметил.
От нее исходил приятный аромат; это был очень знакомый запах.
— Что это за духи? — поинтересовался я.
— "Май Син".
Так же пахло и от Марджори Бристол в день нашего с ней знакомства.
Я поднялся. Подойдя к двойным стеклянным дверям, я принялся рассматривать тени, отбрасываемые пальмами и папоротниками, и вслушиваться в крики экзотических птиц и шум океана внизу.
Потом ко мне подошла Ди и тронула меня за руку.
— Ты очаровательно выглядишь в своих шортах, Геллер.
— А туфли и носки на резинках прекрасно дополняют мой костюм, как ты думаешь?
Она обвила руками мой торс.
— У тебя превосходное тело, — продолжила Ди.
Я сглотнул.
— Все девушки так считают.
— А что с тобой?
— Да ничего!
Она взяла меня за подбородок, потянулась и поцеловала меня; это был горячий, влажный поцелуй с запахом помады, спиртного и табака, одновременно и отвратительный, и прекрасный. Ее мягкие, припухлые губы играли на моих губах, словно на кларнете.
Когда поцелуй кончился, я произнес:
— Это слишком рано, Ди.
— Слишком рано для нас?
— Ты не понимаешь. Я... Я не готов. Я стараюсь кое-кого забыть...
— Ну, знаешь ли, мой брат когда-то играл в регби.
— В самом деле?
— И он рассказывал мне, что обычно говорит в таких случаях хороший тренер.
— Что же?
— Соберись и снова вступай в игру!
Она опустилась на колени, и ее ладонь скользнула в ширинку моих шортов. Она достала мой член и принялась поглаживать и целовать его.
— У-у-у, — протянула она восхищенно. — Такой хобот сулит добрую удачу.
— Я... не думаю... что тебе стоит...
— Заткнись, Геллер, — сказала она,
В следующий момент мой член оказался уже у нее во рту. Затем еще глубже, еще... И она принялась за дело всерьез...
Потом я стал задыхаться, как загнанная лошадь, от переполнявшей меня страсти; и я смотрел сверху вниз на нее, а она, улыбаясь, снизу вверх на меня; и во рту ее было что-то белое; и это не были зубы...
Затем Ди встала с колен, оправила свой пеньюар, достала из кармашка платок и вытерла им губы, делая это аккуратно, словно закончив есть печенье.
Потом она поглядела на меня с довольным выражением на лице.
— Говорят, что если женщина сделала такое для мужчины, то она им владеет.
Внизу слышался шелест прибоя. Где-то кричала птица.
— О'кей, — произнес я.
Глава 20
Под безоблачным полуденным небом, на веранде позади бального зала в поместье Шангри-Ла, приятного вида мужчина средних лет в тропической спортивной рубашке, широких брюках и сандалиях опустился на колени возле мохнатого кокосового ореха с человеческую голову, держа в высоко поднятой руке белый кол от изгороди, направленный заостренным концом вниз. Скромная красота, темные волосы, высокий лоб ученого, очки в металлической оправе и стройная фигура — все это напоминало действующее лицо какого-то странного туземного ритуала. Кол был похож на приготовленное для удара копье.
А затем внезапно, с бешеной силой, удар действительно последовал, только вот кол при этом раскололся в щепки, оставив кокос в целости, если не считать отставших от него нескольких волокон.
— Видите! — На лице профессора Леонарда Килера заиграла улыбка победителя. Он сдвинул очки на переносицу. — И я вам гарантирую, что височная кость человеческого черепа гораздо крепче, чем оболочка кокосового ореха.
— Мог ли какой-либо тупой предмет нанести те четыре раны возле уха сэра Гарри? — спросил я. — Что если обезумевший старый золотоискатель, который помешался на Клондайке, пробрался в комнату и сделал четыре взмаха своей киркой?
Килер, отрицательно махнув головой, сказал:
— Тогда бы вся его черепная коробка разлетелась вдребезги!
Держа в руке кокосовый орех, он присел рядом с Эрлом Стенли Гарднером у одного из железных столиков с видом на слоновий фонтан и яркий, разноцветный тропический сад, окружавший его. Вокруг пели птицы; что-то нашептывал влажный бриз.
Я случайно столкнулся с Гарднером в баре «Блэк-бирд», где я провел все утро, разговаривая с несколькими свидетелями обвинения — миссис Кларк и миссис Эйнсли, да еще с Фредди-американцем, или Фредди Череттой, — которые сочувствовали защите. Все они подтвердили, что их привезли в «Вестбурн» на допрос девятого июля, а также заявление де Мариньи о том, что Мелчен провел его наверх в одиннадцать тридцать утра, что противоречило показаниям полицейских, относивших это событие к трем тридцати дня.