Кровавый удар
Шрифт:
Спинакер упал вниз. Ветер дул с юго-востока.
Пит что-то сказал мне. Молния осветила его: замерзший, с открытым ртом, сине-белый. Сразу за разрядом молнии прогремел гром, гигантское сотрясение, от которого болела голова и звенело в ушах. В вантах выл ветер. "Лисица", почти лёжа на боку, неслась по фарватеру, с ее палуб струилась вода. Я посмотрел на часы, вода затекла мне в рукав. Десять минут, подумал я. Десять минут, чтобы догнать их. При вспышке молнии я увидел, что команда смотрит вверх. Они заметили, что мачты высоко, а облака низко.
Следующий разряд молнии был гигантской синей искрой, которая, шипя, вырвалась
Волосы у меня встали дыбом.
"Вильма" и "Ксеркс" плыли в сотне ярдов впереди. Языки синего пламени срывались с нок-рей "Вильмы", а вокруг ее вантов стояло жуткое электрическое сияние.
— Чтоб я сдох, — сказал Пит. — Огни Святого Эльма. Сроду не видал их в натуре.
Все оказалось очень просто и разумно. Плохая погода. Но мы преследуем человека и почти догнали его.
— Что это он затеял? — сказал Пит.
"Ксеркс" увалился под ветер, ослабил шкоты. Он кренился, белая пена вырывалась из-под кормового подзора, в то время как судно с ревом рассекало фарватер. У штурвала стояла коренастая фигура, даже с такого расстояния было видно, что на человеке дорогой дождевик. Из-под капюшона торчала, без сомнения, огромная сигара. Невилл Глейзбрук. Я смотрел не на "Ксеркса". Я смотрел на "Вильму". Она тоже двигалась вперед. Но она забирала на юг, выходила из фарватера. Фарватер кончался у Ханко. Путь над глубиной тянулся на десять миль двумя сторонами треугольника. Карта показывала и короткий путь — шесть миль грубо отмеченных мелей.
— Какого чертова хрена ему нужно? — спросил Пит.
— Ему нужно позвонить по телефону, — ответил я. Потом я резко дернул руль, и "Лисица" выскочила из фарватера в кильватер "Вильмы".
— То есть как это? — спросил Дин. Он пришел на корму и стоял у кубрика с подветренной стороны, втянув голову в плечи.
— У него не работает рация, — объяснил я. — Слишком много электрических помех. Вот он и ищет телефонную будку, чтобы позвонить знакомым.
Пит спросил:
— Ты хоть знаешь, куда плывешь?
"Вильма" была в двухстах ярдах впереди. Я вгляделся в карту сквозь дождевые капли на ее пластмассовом футляре.
— Мы плывем к "Вильме", чтобы помешать ей пристать к берегу.
— Зачем? — спросил Пит.
— Делай, что тебе сказали.
Впереди "Вильмы" из моря вынырнули низкие камни. Из-за дождя все было окутано туманом, как морской пейзаж в кошмарном сне. Буев не было.
Синий разряд молнии ударил в паруса "Вильмы". Она накренилась влево, огромные волны с белыми гребнями вырывались из-под ее носа и кормовой части. Перед ней расстилалось открытое море. Я сверил румб с компасом. Через мели все-таки был путь — узкий, но был.
— Кливер, — сказал я.
Команда прошлепала по палубе, подняла высокий треугольный парус. Палуба "Лисицы" резко накренилась, судно осело.
Разрыв между нами и "Вильмой" начал уменьшаться.
Я объяснил Питу, что мне от него надо. Он сказал:
— Полный маразм.
— Делан, — велел я.
Он пожал плечами:
— Я тут ни при чем.
Я пошел на корму, на свое обычное место, к кормовому подзору, уцепился за бакштаг. Дождь залился мне за шиворот, и я дрожал. Отчасти от холода. А отчасти от доброго, старого ужаса.
Я собирался встретиться с человеком, который убил Леннарта Ребейна, и Мэри Кларк, и Амиаса Теркеля. Но
Я оглядел палубу "Лисицы", нежные изгибы обшивки, старую верную паутину из канатов, проводов и рангоутов. Мне не хотелось оставлять все это.
Пит обернулся. Из капюшона выбивалась борода.
— Проходим, — сказал он.
Мы были в десяти ярдах от кормы "Вильмы". Там, опершись на ее гакаборт, стоял человек. Тот человек, с короткими усами, который ушел из бара в Хельсинки. Человек из сторожки у ворот Варли Фицджеральда. Нос "Лисицы" приподнялся, она вошла в кормовую волну "Вильмы". Мы были от нее с подветренной стороны. Ее грот задрожал — мы перехватили у него ветер. Теперь по левому борту были камни, а по правому — тридцать ярдов.
Кильватеры между корпусами рычали по-львиному. "Лисица" обходила "Вильму" на скорости в один узел. Пит, прищурившись, стоял у штурвала, прикидывая расстояние. Он сказал что-то Дину. Я с такой силой вцепился в бакштаг, что у меня заболела рука. Дин кивнул мне. Кормовой подзор "Лисицы" приблизился к корме "Вильмы" так, что расстояние между двумя судами было не больше фута. Крепление ванта на правом борту "Вильмы" медленно приблизилось ко мне.
Я ступил на борт "Вильмы".
Глава 32
"Лисица" отошла в сторону. Я схватил в каждую руку по ванту, перелез через фальшборт на палубу. "Вильма" — корабль, а не яхта. Ее экипаж сидел на корточках за фальшбортом, прячась от хлещущего дождя. Палуба напоминала широкий деревянный пол танцзала, по ней ручьями текла вода. Я побежал на корму, где стоял рулевой в плаще с капюшоном. Молния вспыхивала, как стробоскоп [29] . Все вокруг двигалось рывками, словно в немом кинофильме. Гром грохотал, как кувалда по литаврам. Никто не пошевелился.
29
Стробоскоп — контрольно-измерительный оптический прибор, дающий прерывистое периодическое освещение.
У рулевого была борода. Бородатые люди меня не интересовали. Позади, опершись на решетку сходного трапа, сидел человек с короткими усами. В этой самой позе я увидел его впервые: одетый в снаряжение инструктора, в тяжелые ботинки и в куртку, он сидел, прислонившись к печке, в "Школе лидеров" в Кейдер-Идрис.
Он увидел, что это я. И бросился на меня.
Он был маленький, жилистый и подвижный. Он с силой ударил меня, целя в шею, но попал в плечо. Я нанес ответный удар, размашистый свинг, и промахнулся. Рука онемела. Я чувствовал, как кренится большая шхуна, неуклонно скользящая по фарватеру. Оцепеневший от дождя и грома экипаж смотрел на нас, разинув рты. Он снова бросился на меня. Я разозлился. Я схватил его за ворот и швырнул на рулевого. Рулевой увернулся. Усатый повалился на руль. Спицы вонзились ему в спину. Он хрипло, истошно завопил, отшатнулся, сшиб рулевого, тот покатился под уклон палубы. Штурвал завращался. Паруса затрещали. "Вильма" накренилась, отвернулась от ветра и сменила галс. Вместо бульканья кильватера раздался рев. Краем глаза я увидел сосны на берегу. Я повернулся к поручням, выхватил из решетки кофель-нагель. Усатый снова был на ногах и двигался ко мне медленно, как будто у него все болело.