Кровная добыча
Шрифт:
Через два дня после массового побега из тюрьмы Викентий Павлович вновь побывал там, на Холодной горе. Он представлял, как все произошло, и оказался во многом прав. Добавились некоторые детали: со сбежавшими заключенными ушли и трое солдат службы охраны – из новичков, конечно. Толком о том, кто они и что собой представляют, никто не знал. Прибыли с новым пополнением, один побывал на фронте, двое недавно мобилизованы из ближних уездных городов… Могли сами быть из уголовников или купиться на посулы. Теперь уж наверняка пополнили ряды бандитов,
Конечно, не преминул Петрусенко заглянуть в лазарет. Молодой Христоненко обрадовался ему как родному, а Викентий Павлович с удовольствием отметил, что выглядит Иван значительно лучше. Вместе они даже вышли во двор.
– Думаю, Иван Павлович, скоро вы покинете эти стены. Очень надеюсь, друзья вашей семьи прилагают к этому усилия.
– Господи, Викентий Павлович, я так вам благодарен, вы не представляете! И профессору Шатилову, и всем-всем… Даже здесь, в тюрьме, вы так облегчили мою участь!
– Вижу, вы окрепли.
– У меня был хороший помощник, можно даже сказать, друг. – Иван улыбался, глаза его блестели. – Из заключенных, конечно, но образованный, в медицине разбирался.
– Почему был? А сейчас где?
– Так бежал на днях, с другими. Я не осуждаю его. Сначала обиделся даже, почему меня не взял, а потом понял – я был бы для них обузой.
– Эх, Иван, что ж жизнь тебя не учит! – Викентий Павлович с досадой пристукнул кулаком о колено. – Ну бежал бы, где прятался б? На какой-нибудь бандитской схованке? Да там или они сами б тебя прикончили, или выдали, или болезнь добила бы. Может, твой приятель и был приличным человеком, да только таких в этой среде единицы, исключения… Кстати, как его зовут?
– Степан Смирнов.
– Ну, это явно не настоящее имя, – усмехнулся Петрусенко. – Да ладно. – Приобнял молодого человека за плечи, возвращаясь к прежнему обращению. – Главное вы, Иван Павлович, лучше выглядите и лучше чувствуете себя. Ожидайте спокойно.
При встрече с Кином сказал жестко:
– Мы здесь бандитов ловим, в тюрьму сажаем, а они там отдохнут слегка и вновь на волю, когда сами захотят. Это называется власть? Кто уважать ее будет? Прежде вся тюремная охрана – надзиратели, стража – была не только вышколена и обучена, но и трижды перепроверена. А сейчас кто в охране? Такие же уголовники?
– Что вы себе позволяете!
Кин вскочил, побледнев, пробежался по кабинету, но на этом гнев его иссяк.
– Что же делать, товарищ Петрусенко? – спросил он.
Викентий Павлович пожал плечами:
– Я напишу подробную докладную записку со своими предложениями. Сумеете их принять и выполнить – поправим дело. Но учтите, нужно будет вернуть хотя бы часть прежних надзирателей – офицеров и стражников, тех, кого сможем найти… И прошу, Петр Григорьевич, вернуться к вопросу о Христоненко. Смешно, право: матерые бандиты уходят из тюрьмы когда хотят, а больной, умирающий молодой человек сидит…
Выходя из кабинета, Викентий Павлович улыбался саркастически и чуть удивленно: «Надо же –
В середине сентября наконец губернский комиссар, согласовав это с председателем губернской милиции, подписал разрешение освободить Ивана Христоненко. Викентий Павлович с женой и сыном Сашей подъехали в назначенное время к тюремным воротам. Здесь уже стояла коляска Куликовского – Аркадий Игнатьевич тоже захотел встретить молодого Христоненко. Когда Иван показался в воротах, Людмила Илларионовна первая подошла и порывисто обняла его.
– Ванечка, мальчик мой! – прикоснулась губами к его щеке. – Теперь все будет хорошо!
Мужчины тоже обняли его, Саша пожал руку, спросил:
– Помните меня?
– Помню, хотя вы были тогда совсем мальчиком. Приезжали к нам с родителями…
Иван счастливо улыбался, воскликнул:
– Какой прекрасный день!
Да, день был еще совершенно по-летнему теплый, солнечный, но наполненный уже тем особым золотистым светом – предвестником близкой «золотой» осени. Глубоко дыша, глядя на лица встречающих, молодой человек не мог сдержать радостных слез:
– Как я благодарен вам всем, слов нет!..
– И не надо! – Куликовский подхватил Ивана под руку, подтолкнул к своей коляске. – Поехали, поживете у меня. Я ведь тоже оформляю документы, уезжаю за границу. Вот и поедем вместе.
– Да, Иван Павлович, – кивнул Петрусенко, – уезжайте. Где ваша матушка сейчас? В Швейцарии? Вот к ней и езжайте, а там – на какой-нибудь хороший климатический курорт. И поскорее. Здесь у нас, поверьте мне, скоро грядут тяжелые времена, не для вашего здоровья.
– Я навещу вас, – сказал Саша, когда Иван уже садился в коляску. – Можно?
– Буду очень рад. Жду.
Коляска Викентия Павловича какое-то время ехала следом за экипажем Куликовского, потом, с Екатеринославской улицы, они повернули в разные стороны.
– Аркадий Игнатьевич живет все еще у себя, на Губернаторской? – спросила Людмила Илларионовна.
Вот уже лет десять, как для харьковских губернаторов был построен специальный дворец в центре города на улице, которая и была переименована в Губернаторскую. Куликовский, хотя губернатором уже не был, продолжал жить там. Потому Викентий Павлович кивнул, отвечая жене, а потом добавил:
– Но, думаю, недолго… И не только потому, что уезжает. Скоро все очень переменится, родные мои. Надо быть готовым ко всему…
6
Бабье лето припало на конец октября, потому этот вечер был такой славный. Влажный теплый ветерок ласкал лицо, приятно трепал непокрытые волосы, дышалось легко. И все-таки Митя зябко передергивал плечами, словно ощущал уже пробивающееся сквозь последнее тепло дуновение холодов. Да и настроение тоже, надо сказать, было «зябкое».