Кровная добыча
Шрифт:
– Кандауров! А вот и ты. Куда ж нам друг от друга деваться!
Это был Виктор Уржумов – бодрый, веселый, в теплом новеньком полушубке и смушковой шапке. Митя обрадовался: в этом людском водовороте появился не просто знакомый – земляк, соратник, брат погибшего друга и сам друг. А Виктор критически оглядел его потертую шинель, белую с синим околышем алексеевскую фуражку, прищелкнул языком:
– Да, сквозь огонь и медные трубы…Только что явился? – кивнул на заплечный мешок. – Где-то уже остановился?
– Да вот ищу Станичку. Знаешь, где это?
– Еще чего! – тут
Он подхватил Митю под руку, повел, продолжая говорить:
– Сейчас здесь столько народу, что все равно заберут, а если ты поселишься, глядишь, уже и не тронут, все-таки два офицера. Повезло нам – и мне, и тебе. А то навязали бы бог знает кого… Митя, мы снова вместе, я рад!
Виктор оставил себе большую комнату, смежную со столовой, товарищу отдал ту, что была поменьше. Митю это устраивало, и особенно то, что располагалась комната в тупиковом ответвлении коридора, как бы сама по себе. Уржумов унес кое-какие свои вещи, вновь зашел, стал рассказывать:
– Ну здесь и мясорубка будет, когда начнется эвакуация! Наш генерал Кутепов мужик крутой, он своих отстоит, но донцы и кубанцы тоже будут зубами грызть, лезть на корабли.
– А кораблей много? – спросил Митя.
– Мало. На рейде стоят и английские, и итальянские, но те нас везти никуда не хотят. Впрочем, я слышал, что с ними ведутся переговоры. Но ты не переживай, о нас наши начальники позаботились! Каждой Добровольческой дивизии зарезервирован отдельный корабль. – Виктор засмеялся, покрутив головой. – Ох, сколько ругани было и угроз, когда Деникин об этом объявил. Так и сказал генералу Сидорину: «Для Донской армии судов нет».
– Ты откуда знаешь?
– Да тут все знают. – Уржумов махнул рукой. – Казаки взбеленились, до стрельбы доходит. Но мы свои суда охраняем, баррикады возвели на подступах, караулы стоят, пулеметы заряжены. Да ты сам увидишь, все серьезно. Многие наши уже погрузились, я тоже свои вещи пристроил на эсминец «Беспокойный» – надежный корабль, с хорошим вооружением.
– Ты с ранеными поедешь?
– Нет, для раненых приготовлен отдельный госпитальный транспорт «Херсон». Это, знаешь, старое корыто, а больных много, всех даже взять не смогут. Загружаться будут медленно, подозреваю, что в последний момент. А это – паника, крики, слезы. Нет, мне это не годится.
Виктор говорил так откровенно и даже весело, что Дмитрий от неловкости отвел глаза. Спросил:
– Но ты же с санитарным поездом? Он тоже эвакуируется?
– Не знаю, – равнодушно пожал плечами Уржумов. – Поезд приехал, сдал в госпиталь раненых и уехал туда, где еще бои идут. Я тут остался, понимал, что сделать уже ничего нельзя, убираться нужно, да поскорей. А поезд не вернулся, может, его разбомбили.
Он встал, подошел к окну, протянул совсем другим тоном:
– Эх, не надо было тебе
– Почему? – Митя тоже подошел к нему. – Я не настаиваю, оставь за собой.
– А вот почему, гляди…
Он слегка приоткрыл створки окна, потянуло холодным, но уже с весенними запахами ветерком. Окно – а это был первый этаж – выходило во двор, обнесенный простенькой оградой, засаженный деревьями. «Летом, наверное, здесь хорошо, – подумал Митя, – зелено, тенисто…» И невольно вспомнил садик у их особняка, скамейку, фонарь… А еще из окна было видно крыльцо соседнего дома, указывая на него, Виктор и рассказал тогда Мите о Елене и ее брате. А через полчаса, когда они вдвоем вышли из дома, Митя первый раз увидел девушку. Она шла им навстречу – возвращалась откуда-то. Виктор встрепенулся, глаза его загорелись, голос заиграл.
– Здравствуйте, Леночка! – Он протянул к ней руки. – Позвольте, я помогу!
Митю передернуло от ласковых вибраций в голосе Уржумова, от фамильярного обращения. Потому что с первого взгляда на девушку он ощутил необъяснимое родство с ней. Как будто эти четко-нежные черты лица, выбившиеся из-под платка светло-русые локоны, серые глаза, выражение которых полускрыто темными ресницами, – все ему смутно знакомо и дорого. Может быть, у Уржумова было право так обращаться к ней? Но нет: она ответила спокойно, не акцентируя, но Митя сразу понял – ставит Виктора на место!
– Благодарю, господин подпоручик. Мне не тяжело.
И рука Виктора сама отдернулась от сумки, которую он хотел у нее взять. Мгновенная радость охватила Митю, тем более что Елена, мельком глянув на Уржумова, перевела взгляд на него. Не рассматривала, просто посмотрела прямо, брови чуть дрогнули.
– Мой товарищ Дмитрий, – быстро сказал Уржумов, – вместе ушли в Добровольческую армию, вместе воевали.
«Как бы не так», – подумал Митя, но поправлять не стал.
– Как чувствует себя ваш братишка? – спросил между тем Виктор. – Как его нога?
Девушка склонила голову:
– Благодарю вас, уже лучше. Но… наверное, будет нужен еще перевязочный материал. Если это возможно…
Она явно обращалась с просьбой, но так, словно говорила: «Не утруждайте себя». Уржумов обрадовался:
– Конечно, конечно! Мне нетрудно, вот вернусь и принесу. И знаете… давайте все-таки я сам перевяжу ему рану. Я же медик, и неплохой. У меня даже студенческое прозвище было Эскулап! Мы-то все на факультете были, можно сказать, эскулапами, но звали так именно меня. Так я зайду к вам, Леночка?
Она улыбнулась, одновременно качая головой.
– Зачем вам утруждать себя? Перевязывать я умею хорошо. И брат… он застенчив. Возраст такой.
Мельком Митя подумал о том, что никогда раньше он не слышал студенческого прозвища товарища, Виктор об этом не говорил. Да это и несущественно… Он смотрел вслед Елене, которая, попрощавшись, шла к своему дому. Легкая походка, стройная фигура, которую подчеркивало элегантное пальто цвета кофе с молоком, невысокие сапожки. Такая одежда предполагала шляпку, но на девушке был пуховый платок, и этот платок делал ее более простой, незащищенной.