Кровная связь
Шрифт:
Меня внезапно охватывает неудержимое желание спросить у Малика, не знал ли он моего отца, но интуиция ведет меня в другом направлении.
– У вас по-прежнему пунктик в отношении меня, доктор Малик?
– Пунктик?
Невежество не идет психиатру, во всяком случае этому.
– Перестаньте. Интерес. Страсть. Непреодолимая тяга.
– И много мужчин реагируют на вас подобным образом?
– Достаточно.
Он кивает.
– Держу пари, что так оно и есть. В медицинской школе они ели у вас из рук.
Малик употребляет слово «сучка» так, как его употребляют собаководы, говоря об особи женского пола, находящейся в самом низу эволюционной лестницы.
– Если мне не изменяет память, вы были одним из них.
– Я обратил на вас внимание, признаю.
– Почему вы обратили на меня внимание?
– Потому что вы не были похожей на других. Красивая, очень сексуальная, пьющая, как сапожник. И еще вы умели оставаться собой в разговорах с людьми на двадцать лет старше. Кроме того, мне было скучно.
– Вам и теперь скучно?
Снова тонкая улыбка.
– Нет. Мне нечасто приходится разговаривать с кем-нибудь перед столь внимательной и благодарной аудиторией.
Я приподнимаю юбку и слегка раздвигаю колени – совсем немного, так, чтобы Малик увидел передатчик, прикрепленный клейкой лентой к внутренней стороне моего бедра.
– Всем привет! – восклицает он. – Вуайеристы, все как один.
– Если мы закончили прогулку по садам нашей памяти, то у меня есть к вам несколько вопросов.
– Валяйте. Мне остается только надеяться, что это и в самом деле ваши вопросы. Мне ненавистна мысль, что вы добровольно вызвались выступить в качестве выразителя интересов ФБР. Это было бы недостойно вас.
– Вопросы и в самом деле мои.
– В таком случае я к вашим услугам.
– Вы работаете только с пациентами с подавленной памятью?
Малик, похоже, дискутирует сам с собой, стоит ли отвечать на этот вопрос.
– Нет, – произносит он наконец. – Я специализируюсь на восстановлении утраченных воспоминаний, но также работаю с пациентами, страдающими биполярными расстройствами и «вьетнамским синдромом».
– «Вьетнамским синдромом» самим по себе или применительно к сексуальному насилию?
Очередная пауза.
– Я также работаю с несколькими ветеранами боевых действий.
– Это ветераны войны во Вьетнаме?
– Я бы предпочел не углубляться в такие подробности о моих пациентах.
Мне хочется расспросить его о службе во Вьетнаме, но время для этого явно неподходящее.
– Я собираюсь задать вам прямой вопрос. Почему вы отказываетесь сообщить полиции имена своих пациентов?
Последние следы благодушия исчезают с лица психиатра.
– Потому что я пообещал им свою лояльность и защиту. Я никогда не предам своих пациентов.
– Неужели список имен будет означать предательство?
– Разумеется. Полиция незамедлительно и грубо вмешается в их жизнь. А многие из моих
– Что вы называете капризами государства? Полиция пытается остановить серийного убийцу, который, скорее всего, выбирает своих жертв из числа ваших пациентов.
– Никто из моих пациентов не умер.
– Зато погибли их родственники. Нам известно только о двоих, хотя их может быть больше.
Малик демонстративно смотрит в потолок.
– Возможно.
При виде столь явного самодовольства во мне закипает гнев.
– Для вас это не просто возможность, не так ли? Вы знаете наверняка, кто еще подвергается опасности, но отказываетесь говорить об этом с полицией.
Малик, не мигая, молча смотрит на меня, и его темные глаза ничего не выражают.
– Кто из убитых приходился родственником вашим пациентам, доктор?
– Неужели вы всерьез полагаете, что я отвечу на этот вопрос, Кэтрин?
– Пожалуйста, обращайтесь ко мне «доктор Ферри».
В его глазах я вижу искорки изумления.
– Ага. А вы действительно доктор?
– Да. Я судебно-медицинский одонтолог.
– Дантист, чтобы было понятнее.
Глаза Малика блестят.
– Обладающий большим и весьма специфическим опытом.
– И все-таки… это не совсем доктор, верно? Вы когда-нибудь принимали роды? Засовывали руку в огнестрельную рану на груди жертвы, чтобы не дать сердцу развалиться на куски?
– Вы прекрасно знаете, что нет.
– Ах да, действительно. Вы оставили медицинскую школу на втором курсе. Еще до того, как начались практические занятия в клинике.
Малик явно в восторге от себя.
– Вы позвали меня сюда для того, чтобы оскорблять, доктор?
– Вовсе нет. Я всего лишь хотел внести ясность относительно того, кто мы с вами такие на самом деле. Я бы хотел, чтобы вы звали меня Натаном, а я предпочитаю обращаться к вам как к Кэтрин.
– Может быть, мне стоит называть вас Джонатаном? Именно так вы представились мне, когда мы впервые встретились. Джонатан Гентри.
Глаза психиатра вновь застилает непроницаемая пелена.
– Это больше не мое имя.
– Но ведь оно то самое, которым вас нарекли при рождении, не так ли?
Малик очень по-европейски качает головой. Это усовершенствованный вариант жеста, который у подростков означает «думайте, что хотите».
– Можете называть меня как вашей душе угодно, Кэтрин. Но прежде чем мы пойдем дальше, давайте закончим с вопросом о конфиденциальности. Я ответственно заявляю, что готов скорее провести год в тюрьме, чем нарушить право пациента на неприкосновенность личной жизни.