Кровное дело шевалье

Зевако Мишель

Франсуа и Анри де Монморанси пристально смотрели друг на друга. Братья стояли в каштановом лесу, который уже погружался в вечерние сумерки. Анри, минуту назад опорочивший в глазах Франсуа и Жанну, и самого себя, подчинившись страстному желанию жестоко отомстить женщине, которая не захотела принять его любовь, не отрывал теперь взгляда от лица старшего брата. Это лицо лишь угадывалось во мраке но глаза Франсуа светились диким пламенем.

Он крепко сжал ледяной рукой плечо Анри и решительно произнес:

— Ты

заслуживаешь смерти!

Анри резко отпрыгнул и молниеносно выхватил шпагу.

Двигаясь словно заводная кукла, Франсуа механически обнажил свой клинок. Братья скрестили оружие и на секунду замерли, стоя лицом к лицу, а затем начали поединок. Они бились в полной тишине; под сенью каштанов раздавался только звон шпаг да еще. хриплое дыхание противников. Но вот Анри вскрикнул, зашатался, выпустил из рук шпагу и упал на землю.

Франсуа вонзил клинок ему в грудь над правым третьим ребром. Склонившись над неподвижным телом младшего брата, старший обнаружил, что тот еще не умер. Франсуа яростно сжал рукоять кинжала:

— Подлец, ты не останешься в живых!..

Но тут на лицо Анри внезапно упал дрожащий свет; Франсуа увидел искаженные болью черты и вдруг осознал, что поднял руку на родного брата.

Оглянувшись, Франсуа обнаружил у себя за спиной двух дровосеков, которые освещали себе путь факелами. Их домик находился в двух шагах от этой лужайки, и, заслышав звон шпаг, они поспешили узнать, какая беда здесь приключилась.

Франсуа не смог ничего сказать. Он лишь горько вздохнул, глядя на распростертое тело.

Два часа спустя Франсуа де Монморанси вошел в свой замок. Часовой, охранявший подъемный мост, взглянул на молодого хозяина и оцепенел: прекрасные черные волосы Франсуа стали белее снега.

— Мой господин, — подбежал к Франсуа слуга, — ваши покои готовы…

— Коня! — крикнул тот.

Расторопный конюший тут же подвел к крыльцу оседланную лошадь и осторожно поинтересовался:

— Когда мой господин изволит вернуться?

— Никогда! — бросил Франсуа и хлестнул своего скакуна.

Вылетев со двора, он помчался во весь опор и вскоре скрылся во мраке.

Вослед всаднику несся горестный вопль — словно чье-то сердце разрывалось от боли и скорби:

— О, Франсуа! Муж мой! Франсуа!

Женщина, прижимая к груди ребенка, отчаянно кричала, не в силах догнать наследника прославленных Монморанси, который оставлял свой замок навсегда.

Но этот призыв исстрадавшейся души так и не достиг слуха Франсуа, и конский топот вскоре стих вдали.

Тогда женщина бросилась к потрясенным слугам, с открытыми ртами наблюдавшим за безумным бегством своего господина из его собственного дома.

— Куда он направился? — тихо спросила она.

Часовой, узнав Жанну де Пьенн, поспешно обнажил голову и почтительно ответил:

— Это никому не известно, сударыня.

— А когда

он приедет назад?

— Господин заявил: никогда!

— Он поскакал туда… А что это за дорога?

— Это дорога на Париж, мадам.

— Так он отправился в Париж…

Ну что же! Значит, и она отправится в столицу! А если нужно, и еще дальше! Она готова пройти пешком через весь Иль-де-Франс! Готова следовать за своим мужем хоть на край света!..

И Жанна, крепко прижав к себе спящую дочурку, зашагала вслед за Франсуа. Ее путеводной звездой была любовь, любовь к мужу и ребенку. Ничего не страшась, женщина спокойно шла по дороге через мрачный ночной лес…

Любовь придавала Жанне сил. Молодая женщина не боялась ни темноты, ни лесных теней, ни бандитов, рыскавших по всей округе. Она шагала быстро и уверенно, прижимая к груди Лоизу. Жанна совсем не думала о том, что пустилась в путь без денег, в чем была, не захватив даже плаща. Она не знала дороги, у нее не было друзей в Париже, но женщина с ребенком на руках шла и шла, будто завороженная… Жанна спешила к любимому…

Вскоре после странного отъезда Франсуа дровосеки доставили в замок истекающего кровью Анри. Немедленно послали за врачом. Тот обследовал раненого и заявил:

— Он не умрет, но выздоравливать будет медленно. Пролежит, наверное, полгода…

Дровосеки, разумеется, видели, что страшную рану Анри нанес его собственный брат, но, трепеща перед господами Монморанси, эти люди благоразумно промолчали. И в замке подумали, что младший сын коннетабля пострадал от рук лесных разбойников.

В это время замок оставлял еще один человек. Это был шевалье де Пардальян. Он, конечно, не знал о поединке братьев, но даже если бы и знал, все равно поспешил бы унести ноги из владений Монморанси. Старик не сомневался: Анри не забудет, что Пардальян ослушался его, и жестоко накажет своевольного слугу.

— Получается, что, вернув младенца матери, я пошел против своего хозяина, — соображал шевалье де Пардальян. — А значит, надо убираться отсюда. Ведь мой благородный господин теперь с наслаждением повесит меня на первом же суку… Я, конечно, дворянин, но господин Монморанси-младший, не задумываясь, вздернет и дворянина, только веревку выберет поновее. Так что постараемся, чтобы моя шея оказалась как можно дальше от этой прочной веревки…

Пардальян придирчиво оглядел коня, тщательно исследовал свою экипировку, вскочил в седло, усадил перед собой сына, весело помахал рукой мрачным башням замка и направил скакуна к парижскому тракту.

Минут через двадцать он неожиданно заметил, что по дороге движется какая-то тень. Пардальян придержал коня и разглядел в темноте женщину с ребенком. Она шла в том же направлении, в котором ехали отец с сыном.

Старик тут же узнал Жанну и вполголоса обратился к ней:

— Мадам!