Кровное дело шевалье
Шрифт:
— Бесполезно обманывать себя. Я люблю Лоизу, люблю безумно, страстно и безответно. Сейчас она в беде, и сердце мое разрывается от горя. Я понимаю, что, даже если спасу ее, все равно не могу рассчитывать на ее нежные чувства… Красавица из рода Монморанси никогда не полюбит нищего оборванца… Но сидеть, ничего не предпринимая, и надеяться, что ее вызволит кто-нибудь другой, я не в силах. Я должен найти Лоизу! И немедленно отправлюсь на поиски! А уж дальше будь что будет!
Но куда же они подевались? И маршала в Париже нет… Когда он вернется, письмо
Пардальян сидел и смотрел на речные струи — занятие, которому чаще всего предаются бездельники и влюбленные.
Влюбленные всегда склонны к философии. Правда, одним, тем, кто познал счастье разделенного чувства, философия доказывает, что жизнь есть череда радостей и ярких впечатлений, другим же, не нашедшим взаимности, существование кажется мучительным, а все вокруг мрачным и черным.
Одни благодаря философии благословляют весь мир, а другие из-за нее же проклинают день, когда они появились на свет. Истинный же источник восторгов и жалоб один — любовь!
Так давай наберемся терпения, дорогой читатель, пока несчастный Пардальян философствует, сидя на берегу. Естественно, его взгляд на мироздание был крайне пессимистичным. Он обвинял в своих бедах и небо, и землю: все, решительно все хотели его смерти…
«А ведь я лицемерил, я лгал самому себе, — понял шевалье. — Мне же давно ясно: я люблю Лоизу, люблю безнадежно, люблю больше жизни…»
В эту минуту Пипо, разлегшийся у ног Пардальяна на теплом песке, зевнул громко и с подвыванием; пес сделал это вовсе не потому, что ему наскучили философствования хозяина, а просто от голода.
Шевалье сердито взглянул на него. Пипо понял, что вел себя неприлично, уткнул морду в лапы и затих.
Пардальян оказался перед выбором, и любое решение не сулило ему ничего хорошего. Вот как обстояли дела.
Или он освобождает Лоизу — и теряет ее навсегда, ибо даже в самых смелых мечтах невозможно представить брак между наследницей могущественной и богатой фамилии и оборванцем без гроша в кармане. Или Пардальян бросает Лоизу на произвол судьбы — и в этом случае вообще никогда ее больше не увидит.
Как видим, шевалье уже даже мечтать перестал о счастье взаимной любви, но твердо решил не щадить жизни, спасая Лоизу.
Через несколько лет после описываемых нами событий Сервантес напишет своего бессмертного «Дон-Кихота». Говорят, знаменитый испанский писатель бывал в Париже; правда, мы не знаем, встречался ли он с нашим героем. Все может быть… Ведь Пардальян, подобно Дон-Кихоту, всю жизнь стремился защищать отверженных и наказывать их обидчиков. Что же удивительного в том, что шевалье вполне мог оказаться прототипом Рыцаря Печального Образа? Однако, в отличие от героя романа, Жан де Пардальян вовсе не был сумасшедшим…
Приняв решение посвятить свою жизнь спасению и счастью Лоизы, шевалье почувствовал огромное облегчение
Юноша поднялся с валуна и отправился к себе, на постоялый двор. Он шагал размеренно и неторопливо. Сворачивая на улицу Сен-Дени, он вдруг услышал за спиной топот и тяжелое дыхание. Было уже совсем темно и ни души вокруг, однако Пардальян не счел нужным оглянуться. Впрочем, этого и не потребовалось. В следующий миг бегущий человек сам врезался в Жана.
От внезапного удара шевалье покачнулся, едва не упал, но все же устоял на ногах и немедленно выхватил шпагу, собираясь задать невеже добрую трепку. Но тот, похоже, очень спешил и вовсе не намеревался извиняться. Он лишь раздраженно пробурчал:
— Клянусь Пилатом и Вараввой! Не путайся под ногами!
Услыхав знакомые с детства слова, Жан остолбенел от изумления, а нахал побежал дальше.
— Это выражение… и голос! — пробормотал шевалье. — Неужели меня чуть не сшиб с ног собственный отец?
Жан бросился следом, но время было упущено, и таинственная личность растворилась во мраке. Шевалье добрался до постоялого двора и сразу спросил у госпожи Югетты, не искал ли его кто-нибудь. Но прелестная трактирщица заверила, что к юноше никто не приходил, и Пардальян подумал: «Видимо, голос негодяя лишь показался мне знакомым». Шевалье вздохнул: его огорчало, что он так и не успел проучить нахала.
Жан плотно поел, снова пристегнул шпагу, сунул за пояс небольшой кинжал с коротким широким лезвием и зашагал по пустынным ночным улицам к жилищу адмирала Колиньи. Подойдя к дому старика, шевалье три раза стукнул в маленькую боковую дверь, как учил его Деодат.
В ней тут же распахнулось крохотное окошко. Шевалье шепнул пароль:
— Жарнак и Монконтур…
Дверь открылась; на пороге стоял человек в кожаной кирасе; он сжимал в руке пистолет.
— Что вам угодно? — осведомился он.
— Я хочу поговорить со своим другом Деодатом, — объяснил шевалье.
— Не сочтите за обиду, — голос мужчины с пистолетом немного потеплел, — но соблаговолите назвать ваше имя.
— Я шевалье де Пардальян.
Человек в кирасе радушно распахнул дверь:
— О, месье де Пардальян! Входите же! Я мечтаю познакомиться с вами!
— Простите, — промямлил растерявшийся шевалье, — но я не совсем понимаю…
— Вы ведь не знаете меня? Разрешите представиться: де Телиньи.
XXX
ГУГЕНОТЫ
Телиньи, мужу дочери адмирала, было в то время лет двадцать восемь — тридцать. Высокого роста и крепкого сложения, он, как утверждали, отлично владел шпагой и недурно пером. Глаза, смотревшие доброжелательно и прямо, невольно вызывали симпатию. Прекрасным манерам и отменному вкусу Телиньи завидовали многие придворные щеголи. К тому же зять адмирала был весьма начитан. Неудивительно, что Лоиза де Колиньи предпочла Телиньи многим знатным и богатым женихам и отказала даже блистательному герцогу Гизу.