Кровные связи
Шрифт:
Люди, расположившиеся на дешевых местах, вели себя менее сдержанно. Отовсюду слышались крики «Повесить ублюдка!» и «Вздернуть его!», как минимум четырех крикунов вывели из зала. Все это было описано репортером из «Таймс» как «жалкая потасовка». Фаэрбен ни разу не оторвал взгляда от пола. Вместо огромного человека, о котором упоминалось в обвинительной речи, после допросов Фаэрбен предстал совершенно другим человеком. Он ссутулился, потерял в весе, морщился при каждом движении, а одна рука казалась неподвижной. «Никогда еще такому жалкому, убогому существу не предъявляли такого ужасного обвинения», — высказалась «Таймс».
Найджел
Сторону обвинения представлял мистер Джон Джей Дарт — королевский адвокат, судя по описаниям в одной из газет, готовый сделать все, чтобы представление прошло успешно. Найджел не нашел описания внешности защитника, но представлял осанистого, важного политикана с багровым лицом под белым париком; воображал, как он величественно идет по переполненному людьми залу суда. Дарт начал речь с обращения к суду присяжных и попросил их забыть обо всем, что было написано по поводу данного дела, и опираться лишь на известные факты.
Затем Дарт повернулся и медленно указал пальцем в сторону обвиняемого. «Таймс» написала, что взгляды всех, кто находился в зале суда, проследили за его движением.
По мнению государственного обвинения, человек, стоявший там, Ик Фаэрбен, жестоко и хладнокровно совершил убийство Сэмуэля Роубака и Леонарда Чайлда.
Дарт замер и подождал, пока присутствующие осознают значение его жеста и слов. И снова с галерки послышались выкрики «Вздернуть его!», после чего слушание дела было ненадолго прервано, пока судья призывал всех к порядку. Процесс возобновился, и Дарт зачитал версию обвинения.
Вечером двадцать четвертого марта мистер Роубак, как обычно, отдыхал в пабе на Кларедон-роуд. Согласно свидетельским показаниям, мистер Роубак выпил тем вечером много портера. Он был рабочим, и его трудовая неделя завершалась. Не нам осуждать его поведение. Нет, мистер Роубак уже встретился с нашим Творцом и Создателем, который вынес свой высший приговор. Говорят, что к концу вечера он был пьяным, но не беспомощным. По неизвестной причине Роубак поссорился с обвиняемым. Ссора закончилась тем, что обоих мужчин выгнали из заведения, чтобы они могли выяснить отношения вдали от женских глаз. Мужчины разошлись…
«Таймс» отметила, как Дарт прошелся перед судьями и не произнес ни слова, пока не вернулся на свое прежнее место, после чего воскликнул: «С тех пор Роубака больше не видели живым!»
И опять он сделал паузу, чтобы все присутствующие осознали сказанное им. Затем он осветил детали обвинения по второму убийству — кузнеца Леонарда Чайлда, тридцати восьми лет. За ночь до того как Чайлда нашли заколотым, он посещал местный бар. Фаэрбен пил в том же самом баре, и снова нашлись свидетели, утверждавшие, будто он поссорился с жертвой. Обоих выгнали из паба. Дарт сообщил, что полиция обнаружила нож в доме обвиняемого, и эксперт заявил, что это нож, которым были нанесены смертельные раны.
«Новости мира» сообщила, что под конец обвинительной речи Дарт понизил голос до хриплого шепота.
По версии обвинения, подсудимый
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
— Если карта составлена правильно, то это должно быть где-то здесь, — сказала Хизер, поворачивая ксерокопию карты то в одну сторону, то в другую, словно надеялась, что это поможет ей все прояснить.
Сзади пронзительно засигналил автомобиль, и Хизер с Фостером подскочили на месте.
— Кретин! — крикнул Фостер, посмотрев в зеркальце заднего вида и заметив мужчину-водителя в белом фургоне, который рассеянно хлопал по рулю, пока они тащились со скоростью пешеходов.
— Сэр, не надо, — предупредила Фостера Дженкинс.
Фостер прикусил губу. Ему хотелось остановиться, выйти из машины, и когда сидящий в белом фургоне неандерталец рассвирепеет окончательно, предъявить удостоверение, объявить, что улица перегорожена, и предупредить водителя, чтобы тот был внимательным. Дороги Лондона, где взрослые мужчины и женщины становились еще более нетерпеливыми, чем дети, задыхаясь на душных улицах и мирясь с ролью мелких сошек в мясорубке большого города, давно уже возмущали Фостера. Негодование, возникшее после утренней встречи с Харрисом, унижение из-за того, что его отодвинули на второй план, все еще не покидало Фостера. Если бы он мог выплеснуть гнев на тупого водителя фургона, это помогло бы ему успокоиться.
Вместо этого, заметив краем глаза встревоженное лицо Хизер, Фостер продолжал молча сидеть в салоне и искать утешение в осознании того, что водитель-идиот закипает все сильнее. Вскоре его постигло очередное разочарование: Дженкинс сообщила, что они должны свернуть на Куинсдейл-роуд.
Улица была пустынна. Они припарковались около молитвенного дома сикхов в конце дороги и вышли из автомобиля.
— Вот здесь находилась миссия Армии спасения, — произнесла Дженкинс, снова внимательно изучая карту. Они отправились в научный зал библиотеки в Кенсингтон-Холл. Едва они запросили карту, как сразу получили экземпляр, датированный несколькими годами позднее убийств 1879 года. Там была Сондерс-роуд, она примыкала к Куинс-роуд, известной теперь как Куинсдейл. Сделали фотокопию с карты и поехали искать это место.
Фостер стоял и смотрел на карту вместе с Дженкинс. Он увидел угол Сондерс-роуд на карте, затем взглянул туда, где эта улица могла бы находиться в наши дни.
— Боже, — прошептал он.
Дженкинс быстро вычислила, где располагается дорога. Теперь там стояли две башни — уродливые бежево-коричневые памятники функционализма шестидесятых, взмывающие в стальное серое небо. Слева — красивые дома в викторианском стиле, каждый стоит более миллиона фунтов. «Фольксвагены» и «БМВ» терпеливо ждали своих владельцев снаружи. А через дорогу был иной мир — высотки с адскими соседями и постоянной угрозой клаустрофобии. Всю жизнь Фостер провел в столице, но у него по-прежнему захватывало дух при мысли, как эти два стиля жизни сосуществовали в Лондоне, соприкасаясь, подобно шелку и наждачной бумаге.