Кровный чары 2. Убить оборотня
Шрифт:
Брат наотмашь ударил ладонью по лицу. На короткий миг Стефани потеряла равновесие, а в ушах зазвенело. Боль пронзила скулу, челюсти и шейные позвонки. Пощечина полыхала огнем, и девушка инстинктивно приложила руки, чтобы ощупать ушибленное место. Холодные пальцы приносили утешения разгоряченной коже.
– Ты… ударил… меня… – подбородок дрожал от удивления и обиды. Уголки глаз защипало. Девушка уставилась на мужчину, не до конца понимая, что произошло. – Ударил…
– Филипп, что ты делаешь? – возмутилась Изабель. Ловко обогнув мужа,
Напуганная происходящим Лидия стояла на пороге комнаты, боясь пошевелиться. Камеристка зажала ладонями рот, чтобы не закричать от переполнявших её эмоций.
– Отойди от неё, Иззи, – скомандовал Филипп точно на параде. – Она это заслужила!
Стефани ощутила теплые объятия подруги. Девушка сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и ощутила тонкий цветочный аромат духов, по которым скучала прошедшие недели.
– Прости его. Он не со зла. Ты же знаешь, сдержанность и Филипп далеки друг от друга, – Изабель извинялась за всех. За себя, за мужа, за Лидию, которая все разболтала так не вовремя. Попутно она старалась оторвать девичьи руки от лица, чтобы осмотреть место удара.
Филипп сделал к ним шаг и сжал кулаки.
– Как ты могла, Стефа? Ты повела себя, как потаскуха! – он взмахнул рукой так, будто бы собирался ударить сестру по другой щеке.
– Остановитесь, господин, – взвизгнула Лидия, подпрыгнув на месте.
– Нет! Филипп! – Изабель резко повернулась к нему, приковав внимание к себе. – Нельзя бить сестру.
Стефани взглянула брату в глаза. В них читалось презрение. Холодная черствая с капелькой надменности насмешка человека, который сам не считался с приличиями. И это злило больше всего.
– Ты опозорила семью! Маленькая дрянь… – взвился он.
– Никто бы об этом не знал, если бы ты не орал, как грузчик на базаре, – выпалила Стефани, а затем перевела взгляд на Лидию. – А ты бы научилась помалкивать!
Обида душила, наматываясь острой проволокой на шею. Вмиг все находящиеся в комнате люди стали настолько противны, что девушку затошнило.
– Отстань! Я не маленькая, чтобы меня опекать, – Стефани высвободилась из объятий подруги. Он понимала, что Изабель будет на её стороне до самого конца, но воздержаться от грубости не могла.
– Конечно, конечно! Изабель, разве ты не видишь, что сестричка перестала быть маленькой. Она вполне созрела, чтобы развлекаться с мужчинами. Шлю… – Филипп сжал пальцы руки в кулак, но не договорить, не ударить не успел.
– Да пошел ты… – пригнувшись, чтобы не попасть под кулак, Стефани толкнула обеими руками брата в грудь. Она вложила в выпад всю силу, на которую была способна.
Изабель растерялась. Её взгляд метался от близкой подруги к мужу и обратно. Лидия продолжала стоять у дверей, как вкопанная, и наблюдать разыгравшуюся семейную драму.
Филипп потерял равновесие и упал назад, больно ударившись копчиком. Он хотел вскочить на ноги, но Стефани не позволила этого сделать. Подобрав юбки, девушка метнулась
– А ну стой! – крикнул он выбегающей в коридор Стефани.
Девушка подходила к лестничному проему, когда услышала умоляющие причитания Изабель и гневную брань Филиппа. Однако останавливаться не было никакого желания. Задрав повыше юбку и придерживаясь за перила, она перепрыгивала через ступеньки, чтобы побыстрее оказаться внизу.
Обида гнала прочь отсюда. Прочь от нелюбимого брата с замашками тирана. Прочь от глупой болтливой камеристки.
«Зачем она все рассказала? Зачем? Какое ей до этого дело?» – горячилась Стефани. Филипп не оскорблял бы её так, если бы Лидия не поведала подробности. А если учесть природную склонность брата делать преждевременные выводы, то одно лишь упоминание о борделе вывело его из себя. В этом девушка не сомневалась, но объясняться с разгоряченным мужчиной не хотелось. Тем более, что разговор начался с оплеухи.
Стефани бежала, не оборачиваясь. Обида вперемешку со страхом гнали вперед. Сердце больно ухало в груди при мысли, что Филипп последует за ней. Никогда прежде брат не поднимал на неё руку. Не замахивался. Бывало одаривал гневным взглядом, грубил или допускал брань. Но до открытого рукоприкладства никогда не доходило.
Вообще Стефани не замечала, чтобы брат бил кого-либо. Он был жесток по отношению к собакам или лошадям, но к людям? И тут на ум пришел совет отца: смотреть на отношение человека к окружающим, чтобы его понять. И все встало на свои места…
«Мой брат чудовище», – словно ураган, Стефани пронеслась по вестибюлю и выскочила на улицу. Ветер обдал распухающую щеку прохладой, а солнце, уже не такое жаркое, ударило в глаза. Девушка проморгалась. На мгновение она поймала сочувствующие взгляды посторонних. Какие-то женщины в дорогих одеждах стояли около гостиницы и осуждающе-жалостливо смотрели на неё.
Стефани не узнала их, так как в глазах стояла пелена из подступающих слез. Девушка ненавидела плакать. А плакать прилюдно вообще считала позором, потому громко и неприлично шмыгнула носом и бросилась в другую сторону от незнакомок. «Пусть считают дурной, нежели слабой».
Ноги сами несли к госпиталю. Но когда Стефани дошла до здания, то резко встала, приложив холодную ладонь к щеке. Она не дошла до входа нескольких шагов.
«Нельзя, чтобы Эдриан видел меня такой. Он же сразу поймет, что меня ударили! Что он тогда сделает?» – девушка заметалась на месте, размышляя куда пойти. В аптеку? К знахарю? «Может лучше отправиться в порт к отцу? Папа разберется с Филиппом», – решение было принято.
Стефани развернулась к узкой улочке, по которой собиралась срезать угол. Если Филипп вышел вслед за ней, то так будет шанс разминуться. Однако, не успела она сделать и пары шагов, как её окликнул знакомый голос.