Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
— То ценю в тебе, и ты не слышал от меня попреков. Чать, не забыл, я поручил тебе воспитание моих сыновей, детей Анны.
— Разве у тебя есть замечания?
— О чем спрашиваешь, Анастас, я тобой доволен и неслучайно посылал тебя с Борисом в Царьград.
— Я старался исполнить все твои пожелания, но я был несказанно удивлен тем, что император Василий не пожелал увидеть своего племянника. Борис хотел этого и был обижен. Его удивила надменность базилевса, и он даже приписал ее всем грекам. Но я пояснил молодому княжичу, что надменность и глупость суть родные сестры.
Владимир
— Ты умно заметил, и я запомню это. А знаешь, Корсунянин, чего бы я пожелал, верни мне молодость?
— У человека много желаний;
— У меня оно одно, я хотел бы повторения того мига, когда подал руку Порфирогените, сходящей с дромона, и повел ее в шатер. Это была самая сладкая минута в моей жизни, иерей. И не обладания ради, нет, я держал руку самой красивой женщины в мире и чувствовал, как моя кровь сливается с ее кровью…
— Сказывали, Порфирогенита не хотела плыть в Скифию, но умом понимала свое предначертание. И то, что сейчас я услышал от тебя, князь, убеждает, что Анна выполнила Богом ей начертанное. Помянем же ее словом добрым, а владыка отслужит по ней заупокойную.
Вздохнул Владимир:
— Если бы можно было вернуть ее к жизни и отслужить о ее здравии, как счастлив был бы я…
Иерей пристально посмотрел на князя:
— Ты мечтаешь о несбыточном. Всевышний призвал ее к себе, и не кощунствуй.
— Когда я уйду в мир иной и встречу Анну, то скажу ей: я исполнил все, что обещал тебе… Прошу, Анастас Корсунянин, служи Борису, как и мне служил.
Иерей молча взял в руку висевший поверх рясы серебряный крест, поднес к губам.
— Благодарствую, Анастас, успокоил мою душу, — промолвил Владимир, — мятется она.
В городе Борис повстречал митрополита. Поддерживаемый юным черноризцем, Иоанн шел медленно, гордо неся голову, покрытую скромным монашеским клобуком. Да и вся одежда на владыке была весьма скромной.
Увидел Иоанн молодого князя, остановился. Борис подошел, встал под благословение.
— Владыка, радуюсь, когда зрю тебя во здравии.
— Господь хранит меня, сыне, яз же молю Бога, чтоб послал здравие великому князю. Много огорчений доставляют ему сыновья старшие, Святополк и Ярослав. Не к голосу отца прислушиваются, по уму иноземцев живут. Особливо Святополк. Великий стол делят при отце живом, Бога забывают.
— Я, владыка, мыслю, киевским столом владеть старшему из рода Рюриковичей.
Настороженно посмотрел митрополит на князя, будто хотел убедиться в правдивости его слов.
— Яз о том сказывать отцу твоему не стану, великий князь волен поступать, как ему разум подсказывает, а сыновьям слову великого князя повиноваться. — И тут же разговор о другом повел: — Ныне приглядывался, где храм новый заложить, да чтоб был он каменный, и когда поставим, имя ему будет Святой Софии, как в Константинополе. Оденем его в мрамор, искусные богомазы распишут его стены… Проведывай меня, князь Борис, яз поучениями тя не одолею…
И пошел, опираясь на посох, высокий, худой.
Князю Владимиру Гурген
— Язык мне твой непонятен, Гурген, о чем бормочешь. А кровь у меня что у коня старого, тащит воз тащит, а жизни уже нет.
Врач насупил косматые брови:
— Ты не конь, ты великий князь, а кровь твоя в застое. Я сварю тебе настой из многих трав, и кровь сделается алой и станет играть в твоих жилах.
Однако сколь ни пил Владимир настоя, кровь оставалась прежней, и великий князь сказал:
— Не обновляется кровь, и нет в том вины на тебе, Гурген, молодость не возвращается. — Великий князь, чуть повременив, добавил: — О прожитых годах не сожалею, что судьбой предопределено, исполнил, а как после меня, то Господу решать. — И повел рукой. — Молодость и старость — закон жизни. Тебе ли то не ведомо, Гурген?
Вторая неделя, как Георгий дружинник. Вместе с другими отроками проводит время на ристалище — обучается владеть мечом и копьем, стрелять из лука и держать щит, то, чему Бориса обучали год назад. День у Георгия занятый, и ему редко удается побывать на Подвальной улице. Разве когда с караула сменится либо с дозора вернется и едва коня расседлает, на конюшню отведет, спешит к Ульке. А она его уже выжидает. Выскочит из калитки, перемолвятся — и назад в дом, ино пойдет злой слух, и не очистишься…
Борис говорил товарищу:
— Дай срок, Георгий, скажем великому князю, и женишься. Поставим тебе хоромы, я буду к вам в гости ходить, сына твоего первого пестовать…
Говорил так князь, а сам о своем думал, Ольгицу вспоминал. Верно мыслит, позабыл ее Борис, ан не так. Все не решится поведать отцу о ней, какая она и чья дочь. Что ответит ему великий князь? Борис знает, Владимир Святославович задумал породниться с германским императором Генрихом, там невест искать младшим сыновьям, а против воли отца не поступишь.
Как-то завел князь Владимир при митрополите разговор о женитьбе Бориса.
— Близится время, когда привезут Борису невесту из страны Германской.
Борис промолчал, а митрополит заметил:
— Святополку латинянка досталась, Ярослав из варягов везет, а Бориса тоже католичкой наделить хочешь, как и Святополка?
Обрадовался Борис, в митрополите защитника своего увидел, но тут Владимир голос возвысил:
— Те, владыка, невдомек, в браке княжеском не одна любовь надобна, но и расчет государственный…
Так и не осмелился Борис завести разговор с отцом об Ольге.
Великий князь суд вершил нередко: то торговые люди свару меж собой затеют, то взаимодавец с ответчиком требуют рассудить их, то тут двух разбойников на торгу изловили, продавали корзно боярское и шапку меховую. Суд собрался на княжьем дворе. Владимир Святославович сидел на помосте, а вокруг гридни толпились и народ киевский.
Привели воров. Те по сторонам глазищами зыркают зло. Люд гудит, требуют смерти разбойникам.