Круг иных

Николсон Уильям

– Куда направляешься? – спрашивает он, трогаясь. К этому мгновению я готовился заранее.

– Да есть кой-какие варианты, – говорю. – А вы куда едете?

Водила назвал какую-то точку на карте, но тут, как назло, взревела фура, набирая скорость по объездной, и я ничего не услышал. Невелика беда.

– Ну и отлично, – отвечаю. – Там и сойду. Толстяк кидает на меня удивленный взгляд.

– Путь неблизкий, – говорит.

– Возьмете меня в долю на топливо.

Мое дело предложить. Денег дальнобойщики все равно не берут, так уж повелось, зато создается впечатление, что ты не полный опущенец.

– Я

предпочитаю бартер. Мне твои деньги ни к чему.

Ого. Может, он и правда педераст. Исподтишка рассматриваю своего соседа: не сказать, что крупный – просто кость широкая. С таким, пожалуй, справлюсь.

– Мне нравится беседовать, – поясняет водила. Уф, так-то лучше.

– На какую тему?

– О философии.

Чур меня за ногу! Уж лучше бы он оказался гомиком. Выходит, этот изголодавшийся по общению дальнобойщик будет мусолить мне мозги своими рассуждениями о смысле жизни – боже мой. Как бы уши не завяли.

– Я не большой знаток философии.

– Тогда, считай, тебе не повезло.

Я осматриваюсь в кабине – это даже не столько кабина, сколько хата. Мы сейчас находимся вроде как в гостиной, а ветровое стекло запросто сойдет за телевизор. Между передними сиденьями заткнут какой-то ящик, на нем – маленький холодильник, электрический чайник и кружка с чаем. За сиденьями – складная постель, завешенная синей клетчатой шторкой. Тут даже портреты на стенах висят, да изображены на них не абы кто, а знаменитые философы: Рене Декарт, Блез Паскаль, Эммануил Кант. Странные имена, странные люди. У меня в ногах лежат книги: «Последние дни Сократа», трактат «Об общественном договоре», «Мир как воля и представление».

– Ох уж мне эти трехдневные рейсы, – ворчит водила. – Даже поговорить не с кем.

Рейс на три дня. Значит, заберемся в глубь Европы. Пытаюсь вспомнить, сколько времени в прошлый раз потребовалось, чтобы доехать до Венеции. По пути мы заезжали в Нойшванштейн посмотреть замок – это плюс еще один день. Дальнобойщики не катаются по городам с целью осмотра достопримечательностей. Можно, конечно, хоть сейчас спросить, куда мы едем, но мне больше нравится так, когда не знаешь. Я даже решил, что специально не буду глядеть на указатели, чтобы не выстраивать в уме предполагаемого маршрута. А когда приедем на место, как бы промежду прочим поинтересуюсь: «Ну и где мы?», а он уставится на меня и спросит: «Так ты что же, не знал?» А может, и спрашивать не буду. Просто скажу: «Лучше не говорите. Мне неинтересно».

– Меня зовут Маркер, – говорит водитель. – Арни Маркер.

– Понятно, – отвечаю, не торопясь представляться. Мой попутчик вообще человек необычный. Нет,

внешность у него самая заурядная. Как я уже сказал, он толстый – но не жирный, а скорее мясистый. И голова у него крупная, похожая на куб, румяная и не слишком волосатая. С первого взгляда этого человека можно принять за свиновода, но стоит взглянуть ему в глаза, понимаешь, что от фермерства он далек. Они-то, глазки, тоже поросячьи, но есть в них что-то такое, особенное. Обычно люди смотрят не на тебя, а на свое отражение в твоем лице. В этих глазах читаются вопросы: я ему нравлюсь? он опасен? что я с него поимею? Тебя как такового они не замечают. А вот у Маркера взгляд заинтересованный. Ему любопытно, какая перед ним личность, он что-то примечает и

делает выводы. Необычный персонаж.

Мы катимся по шоссе в этаком передвижном доме, а впереди, как на экране телевизора, расстилаются дождливые окрестности графства Кент. Перед глазами мелькают указатели: Черинг, Челлок, Чилхем. О пункте назначения они мне ничего не скажут, так что можно не зажмуриваться. Для кого-то другого это конечная точка путешествия, для меня же – бесчисленное множество мест, куда лично я не стремлюсь попасть; и Эшфорд в том числе (что поделать, не успел отвернуться): пролетим мимо, и щетки сотрут с лобового стекла его мираж.

Маркер – самоучка. Постигает знания своими силами. Сейчас он занимается по заочной программе при Кембриджском колледже вечернего образования, которая называется «Западная философия». Я, конечно, не стал расстраивать человека и говорить, что это скорее всего никакой не колледж, а просто мать-одиночка из полуподвальной квартиры, которая додумалась купить ксерокс.

– Я слышал, что ты ей сказал, – сообщает попутчик. – Той, с ребятишками.

– Понятно.

Н-да, как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад.

– Мне понравилось.

Погода ненастная, мчимся по трассе в большегрузе с высокими бортами, и тут Маркер преспокойно сует руку в сумку и вынимает какую-то записную книжку.

– Я записал: вот, глянь.

Бросает мне книжицу. Открываю и читаю наскоро начертанную карандашом надпись:

«Властвуйте бережно».

И сверху крупными буквами подписано:

«БОГИ СМЕРТНЫ, ЛЮДИ БЕССМЕРТНЫ. ВСЯКОМУ СВОЯ ЖИЗНЬ И СВОЯ СМЕРТЬ. ГЕРАКЛИТ».

Спрашиваю, что бы это могло значить – ничего особенного, отвечает Маркер, просто дает почву для размышлений. Это уже становится интересно. Никогда бы не подумал, что греческие философы изъясняются в манере Боба Дилана. Есть о чем подумать на досуге. Впрочем, Маркера прорывает на разговор: этим его знакомство с Гераклитом не исчерпывается.

– Ну вот, скажем, «в одну реку не войдешь дважды», согласен?

– По мне так ничего криминального.

– А я тебе скажу, чушь собачья. Если я один раз зашел в реку, а потом еще раз и никуда больше не перемещался, значит, река-то одна и та же, разве нет? Не другая река, не ведерко с раками, а та же самая. Так что не смешите меня!

Потом Маркер стал рассказывать, в чем ошибся Сократ.

– Была у него такая грандиозная мысль, что если знаешь, что хорошо, а что плохо, то непременно выберешь первое. Мол, плохие вещи совершаются по незнанию, потому что каждому хочется быть хорошим человеком и жить счастливо. Вот что ты на это скажешь?

– Ну, – начинаю осторожничать, – наверное, все хотят быть счастливыми.

– А как же тогда быть со злодеями? Зайди в кожаный бар на нашей улице, я тебе таких мерзавцев предъявлю, мало не покажется. Они кайф получают от плохих поступков. Идем дальше: сам Сократ.

– Идем.

– Ты ведь знал, что он с собой покончил? Выпил яд. «Вся сложность, друзья мои, состоит не в том, чтобы избежать смерти, а в том, чтобы уйти от несправедливости – воистину, та разит быстрее». Вот и принял отраву. А я бы на его месте сказал так: «избегай как несправедливости, так и старухи с косой», и не надо мне никаких «или-или». Останься в живых и приноси пользу.