Круг одного
Шрифт:
Мне вспомнилось кое-что со школьных времен.
— Значит, Биологический Кодекс 2015 года имел целью ограничение работ над человеческим геном?
— И прекращение спекуляций вокруг микробиологии. Так по крайней мере было задумано. Работы над рецепторными манипуляторами типа ФК 506 прекратились почти полностью. Кажется, подумывали даже о том, чтобы отобрать назад коекакие Нобелевские премии, выданные за последние пятнадцать лет прошлого века.
— Это случилось примерно за десять лет до того, как вы основали «Целлюдин».
— Верно. Десять лет никто даже не брался за работу над генетическими рецепторами. Такие работы нельзя было публиковать, под них нельзя было получить финансирование, а того,
— Для них это, наверное, был жестокий удар.
— Еще бы! И тут на сцене появляюсь я. Моя дипломная работа была посвящена другому классу рецепторных манипуляторов — Кодекс этот класс не охватывал, да и вся работа велась в совершенно ином направлении. Но полученные мною знания позволили мне осознать всю важность моих результатов для работы над человеческим геном. Этакий выверт естествознания — вроде плесени на лабораторном образце, которая потом оказалась пенициллином.
— А как вы пришли к своему открытию?
— Я работал над иммунодепрессивными методами при пересадке кожи — а в этой области надо на цыпочках обходить Кодекс и различные учреждения, контролирующие такого рода деятельность. К этому времени мы уже разработали целый жаргон, чтобы скрывать подозрительные эксперименты от бдительного ока бюрократов. Мы не чувствовали, что делаем что-то плохое, поскольку не занимались генными рецепторами как таковыми. Но если ты хоть что-то смыслишь в биологии, то можно расщеплять самые тонкие волоски. Вот я и расщеплял, производил свои эксперименты, но их побочные эффекты потрясли меня.
— И это побудило вас основать «Целлюдин»?
— В некотором роде. Главным, что побудило меня это сделать, были деньги. Мне нужны были деньги, чтобы продолжать работу. Деньги можно получить у банкиров, — он закурил сигарету, — а эти господа не прочь обойти кое-какие правила, если это сулит выгоду.
— Но Кодекс ограничивал вашу работу.
— Верно, но Кодекс относится в основном к чистой науке. Законной силы он не имеет. Это лишь свод этических правил, которым должны следовать ученые.
— Но, имея деньги, вам не нужно было придерживаться этих правил.
— Верно. Я не только не придерживался их, но и создал целую отрасль промышленности, свободную от конкуренции. Я мог нанять лучшие научные умы в этой области, сдуть с них пыль, запихнуть в лабораторию и позволить им делать то, о чем они только мечтали последние десять лет.
— Но ведь вы не единственный додумались до этого?
— Конечно, нет. Но производство ФК 506 было нелегальным. Уж эта-то статья Кодекса законную силу имела — и посейчас имеет. Поэтому, пока другие отважно продолжали нелегальные эксперименты с нелегальными веществами, которые трудно было достать, я один создал новый класс медикаментов, действовавших почти так же. Мне было намного легче.
— И каков же был конечный результат? Филип ван Меер хмыкнул.
— Этого я вам сказать не могу. Зато могу сказать, о чем заплаканные ученые, нашедшие приют в «Целлюдине», мечтали четверть века назад.
— Я слушаю.
— Итак, первой нашей целью была разработка лекарственных веществ, усиливающих защитные способности организма. Вы помните — лекарства, активирующие специфические гены, способные умерщвлять, например, раковые клетки. Но человеческий геном — не такая простая штука. Наш организм стремится к смерти — так природа соблюдает баланс, препятствуя человечеству извести все ресурсы и весь кислород на планете. Вы спасаетесь, скажем, от рака печени, но ускоряете развитие рака легких, предположим.
— Нет — очевидно, он как-то связан с генной терапией?
— Совсем не связан. Это компьютерный термин. Генетический алгоритм — это программа, которая решает задачи, оценивает результаты и на их основе меняет стратегию. Она работает с дискретными стратегиями, которые в зависимости от дискретных результатов можно объединять и совмещать.
— Не уверена, что я поняла. Нельзя ли объяснить на примере?
— Хорошо, вот вам классический пример. У вас есть киоск по продаже гамбургеров, и вы можете назначать любые цены — низкие и высокие. Попутно вы можете продавать либо безалкогольные напитки, либо сухое вино. Программа выбирает, предположим, высокие цены и сухое вино, оценивает полученную выручку и на следующий день или в следующем поколении переходит на высокие цены и содовую, ну и так далее. На основе полученных результатов она производит перекрест хромосом, выпалывая таким образом негодные наследственные стратегии.
— Но ведь это обыкновенный метод проб и ошибок.
— Ничего подобного. Вспомните, что я сказал: дискретные стратегии, дискретные результаты и возможность объединять и совмещать. Такие программы способны на самообучение при условии дискретности стратегий и возможности оценки результатов. Следующим шагом для «Целлюдина» стало создание сложнейших микроаппаратов, способных оценивать собственные результаты и совершенствовать свои стратегии.
— Но такие приборы уже есть.
— Это верно. Нам всем прививают различные механические агенты, способные справиться с долгосрочными физическими проблемами дискретного времени, например с обрастанием стенок артерий. Между тем мир с каждым днем становится все более больным.
Плохое. Устойчивый к лекарствам туберкулез. Зона Южного Централа.
— Почему же так получается?
— Мутагенные патогены, такие как вирусы и бактерии, опережают нас. Вирулентные, не поддающиеся лечению бактериальные агенты стали для нас проблемой еще в конце прошлого века, а некоторые новые разновидности вирусов не имеют аналогов в истории человечества.
— В чем же различие между бактериями и вирусами?
— Вирусы мельче и проще, их дьявольски трудно идентифицировать и побороть. Они могут быть как болезнетворными, так и сравнительно безобидными.
— Значит, теперь вас одолевают новые вирусы? Он затягивается сигаретой.
— Да, налицо новые вирусные культуры пандемического характера. Вы, наверное, помните — одной из первых за последние пятьдесят лет стала пандемия активного вируса. Потом появились его новые разновидности, как родственные ему, так и нет. Но большинство этих разновидностей, как и все вирусы, фактически новыми не являются.
— Я этого не знала.
— Этого многие не знают. Большинство человеческих вирусных инфекций возникает из-за того, что зоонотические вирусы, уже существующие на некоторых видах, перебираются на нового носителя. Сравнительно безобидный собачий вирус, например, может стать чрезвычайно вирулентным в новой среде, на новом носителе. Почти все недавние вирусные инфекции можно проследить до первоначальных агентов, существовавших на животных или растениях. Эпидемиям обычно предшествует какая-то значительная перемена в окружающей среде — так, вспышка бразильского хаантавируса явилась прямым результатом вырубки огромных участков амазонского дождевого леса. Носители, обитавшие в тамошней флоре и фауне, мигрировали и вступили в контакт с людьми. Вирус перескочил на человека, вызвав краткую, но опустошительную пандемию 2025 года.