Круг жизни
Шрифт:
Анри не знал, что ей ответить: сегодня это было не легче, чем два дня назад, а к концу недели будет еще тяжелее, – и тем не менее сказать надо. Теперь он уже жалел о принятом решении и впервые за минувшие три дня вдруг усомнился, что поступает правильно.
– Даже не знаю, как тебе сказать…
Джин вдруг все поняла женским чутьем, и сердце ее тревожно забилось. Он не мог видеть в темноте взгляд ее широко раскрытых глаз на вмиг ставшем печальным лице. Именно таким оно было до замужества. Они были такие разные: Анри часто смеялся, сыпал шутками, остротами, постоянно придумывал что-то смешное. Жизнь обходилась с ним милостиво, не то что с Джин: ей жилось
Так было всегда, но сейчас он ничего не мог поделать.
– Я так и знала: ты идешь туда…
Он кивнул, и ее огромные темные глаза наполнились слезами.
– Не надо так, малышка, не плачь…
Анри почувствовал себя настоящим извергом, и не в силах видеть ее страдания, порывисто встал и вышел в прихожую, за сигаретами. Выудив из кармана пачку «Кэмела», он нервно закурил и рухнул в зеленое кресло, стоявшее напротив кушетки. Джин теперь уже рыдала, не пытаясь скрыть слез, но, вглядевшись в ее лицо, он не заметил ни малейшего намека на удивление.
– Я так и знала, так и знала, – всхлипывая, повторяла Джин.
– Я должен, малышка, пойми: должен..
Она хоть и кивнула, но легче от этого ей не стало. Прошло, как им показалось, несколько томительных часов, прежде чем она набралась мужества спросить:
– Когда?
Анри Робертс с трудом сдержал слезы: еще ни один ответ не давался ему с таким трудом.
– Через три дня.
Он видел, как она вздрогнула: ее душили слезы.
В последующие три дня нормальный ход их жизни нарушился. Джин отпросилась с работы, чтобы собрать его в дорогу, и доводила себя до исступления стиркой, штопкой, глажкой. Даже пирожков напекла, чтобы дать мужу с собой. Она трудилась не покладая рук с утра до самого вечера в надежде, что эти хлопоты облегчат им обоим тяжесть расставания, однако все было напрасно.
В субботу вечером муж потребовал наконец оставить все это: прекратить укладывать вещи, которые в армии не понадобятся, печь пирожки, которые он никогда не съест, и штопать носки, которые и вовсе не нужны, – обнял ее, и она залилась слезами.
– О боже! Анри, как я буду жить без тебя?
Когда он заглянул ей в глаза, внутри у него все оборвалось, но выбора не было: когда его страна воюет, мужчина должен выполнить свой долг. Хуже всего было другое: в те минуты, когда удавалось не думать о ее муках, им овладевало новое, еще не изведанное возбуждение. Он идет на войну, и другой такой возможности может никогда больше не представиться. Это было что-то вроде мистического ритуала, обряда посвящения в мужчины, и Анри чувствовал, что должен пройти через него.
Осознание этого пришло к нему в субботу вечером. Мучительно разрываясь между состраданием и патриотическим долгом, Анри почувствовал, что хочет поскорее покончить со всем этим и оказаться в поезде, который увезет его на запад. На Центральный сборный пункт надо было явиться к пяти часам утра.
Когда он вошел в спальню, чтобы переодеться в дорогу, Джин уже немного успокоилась и теперь показалась ему, несмотря на припухшие веки и покрасневшие глаза, смирившейся с неизбежным. Однажды она уже все потеряла. Анри – единственное,
– Ты сильная, ты справишься, правда, малышка?
Он сел на край кровати и в отчаянной надежде, что Джин успокоит его, хотя бы немного, посмотрел на нее. С грустной улыбкой она взяла его руку в свои ладони.
– Да куда ж я денусь?.. Но знаешь, о чем я молю Бога?
Еще бы ему не знать: чтобы муж остался дома. Будто прочитав его мысли, она поднесла его ладони к губам и поцеловала кончики пальцев.
– Да, но не только… Я надеюсь, что ты, уезжая, оставляешь меня беременной…
В волнениях последних дней они совсем забыли о необходимости предохраняться. Анри надеялся, что это были не самые опасные дни, но теперь засомневался.
Они всегда помнили, что решили не иметь детей – по крайней мере первые несколько лет, до тех пор, пока оба не подыщут более высокооплачиваемую работу. Не исключалось также, что Анри продолжит обучение, а это еще два года. Они еще очень молоды, так что с детьми можно было не спешить, но теперь все изменилось и вся их жизнь перевернулась вверх дном.
– Мне показалось, что в последние ночи у нас было как-то по-другому, – заметила Джин.
– Думаешь, что ты могла?..
Анри с тревогой посмотрел ей в лицо. Меньше всего ему хотелось оставлять ее одну в таком положении и мчаться бог знает куда, под пули.
Джин пожала плечами и с улыбкой заметила:
– Возможно… Я дам тебе знать.
– Дьявольщина! Только этого нам и не хватало!
Он помрачнел еще больше, с беспокойством взглянув на часы, стоявшие на столике у кровати: десять минут пятого. Ему пора уходить.
– Это вовсе не исключено, – повторила Джин и поспешно добавила, будто испугавшись, что не успеет сказать главное: – Пойми, Анри: я и в самом деле этого хочу. Очень…
– Именно теперь? – изумился он.
В маленькой спальне послышалось тихое, как вздох:
– Именно теперь.
Глава 2
Джин Робертс целыми днями сидела у раскрытого окна своей квартирки в надежде на желанную прохладу, но все здание, казалось, превратилось в адское пекло и августовский зной, поднимавшийся от расплавленных тротуаров, прокаливал стены, сложенные из песчаника, насквозь. Единственное облегчение приносил ветерок от проносившихся мимо поездов надземки.
Иногда она даже вставала по ночам с постели и садилась на ступеньки крыльца, чтобы хоть немного подышать прохладным ветерком, который поднимали мчавшиеся мимо поезда, или же сидела в ванной, закутавшись в мокрую простыню. От жары не было спасения: Джин порой казалось, что ее чрево того и гляди лопнет от натуги. Чем сильнее была жара, тем беспокойнее вел себя ребенок, словно знал, что творится снаружи, словно и ему не хватало воздуха.
При мысли о ребенке Джин улыбнулась: так хочется поскорее уже увидеть маленького, но до родов еще месяц. Джин так надеялась, что малыш будет похож на отца, который сейчас где-то в Тихом океане выполняет свой мужской долг: сражается с японцами, вернее – япошками, как писал Анри в своих письмах. Это слово покоробило Джин: среди служащих ее фирмы была молодая девушка-японка, которая трогательно о ней заботилась: даже брала на себя часть работы и покрывала Джин, когда та была так слаба, что не могла двигаться. С огромным трудом добравшись до офиса, она неподвижно сидела за машинкой, опасаясь не успеть добежать до туалета, когда затошнит.