Круг
Шрифт:
— Сейчас весьма, — заметил Пирогов, который тоже показался Виктории Петровне более молчаливым и хмурым, чем обычно. — Мы уже ездили к Кустову всем ансамблем репетировать. Надежда Прохоровна сказала, что нас просят выступить перед ветеранами.
— А вот Юстины Тесли я что-то не вижу? — обеспокоенно спросила Виктория Петровна и посмотрела на Веньку. — Она здорова?
— Здорова, здорова, — обнадежил Венька и бросил многозначительный взгляд на Киссицкую. — Она прихворнула, но теперь все нормально.
— Я не очень понимаю это ваше любимое
— Ну, нормально, — начал Венька, поглядывая на дверь, — это нормально. Не хорошо, не плохо, как в жизни… Я думаю, нам не стоит вас переутомлять, все же сердце… — многозначительно заключил Вениамин. — Мы пойдем… А Киссицкая вам все поподробнее осветит. Ладно, Кися? — Он посмотрел на нее так, что возразить было трудно.
— Почему я? — попыталась Киссицкая сопротивляться.
Но Венька, не дав ей договорить, тут же пояснил:
— Ты у нас староста. Ну и Виктории Петровне, мне кажется, всегда приятно поговорить с тобою…
Когда Венька предложил навестить Викторию Петровну, а ребята, ненавидящие ее, быстро согласились, Киссицкая почувствовала недоброе. Отказывалась идти со всеми, но ее упрекнули: «Ты же староста!» Дубинина сказала: «Она у нас на словах активистка!» Не хотелось усложнять отношений.
А Виктории Петровне, видно, наскучило одной. Она подхватила Венькино предложение, обрадовалась:
— Да-да, Олечка, если можно, посиди еще со мною. Я тут одичала без школы.
И Кися осталась, а все быстро собрались и ушли.
— Почему Игорь Пирогов такой грустный? — с сочувствием спросила Виктория Петровна.
— Я о нем больше не хочу думать, вы извините, Виктория Петровна. Он перестал для меня существовать. Правильно говорила Мухина: «Твой Пирожок ни с чем».
Виктория Петровна сразу все поняла и перевела разговор на другую тему:
— И Холодова такая молчаливая…
— Она расстроена. Из-за характеристики.
— А-а, ну будет лучше себя вести, — примирительно сказала Виктория Петровна, — мы не будем возражать, еще не поздно… Пусть едет, поражает мир своей балалайкой…
— Виктория Петровна, — решилась Кися, — они на меня ополчились, думают, я Венькин дневник брала, а я не брала…
— А, да-да, — встревожилась сразу Виктория Петровна, — это на моей душе грех. Честно признаюсь. Но тогда так обострилась обстановка, понимаешь? Столбов исчез. Драгоценности Столбовские исчезли. Никакой ясности. Милиция сигнализирует… Крах фирмы!.. И потом за Тесли, скажу тебе откровенно, я волновалась. Как сейчас-то у них с этим балбесом?
— Я не знаю, — отказалась от пояснений Киссицкая.
Она поняла, что завучу не очень-то можно доверять. А Веньку и всю его компанию она уже побаивалась, решив для себя, что лучше с ними не связываться. Пирогова все равно не вернешь, надо вычеркнуть его из сердца и забыть навсегда. Главное для нее — в конце концов стать человеком. Хватит бузить, пора браться
Разговор не клеился. Ольга пожаловалась на головную боль, Виктория Петровна не удерживала ее. Киссицкая выглядела утомленной, расстроенной, вялой. И они скоро распрощались.
13
У Оли Киссицкой последнее время голова часто кружилась, появилась незнакомая странная слабость. Она думала, что переутомилась, изнервничалась, старалась не обращать внимания на то, как быстро утомляется, а порою вдруг теряет равновесие.
Виктория Петровна жила в центре города, в старинных домах. Киссицкая вышла и побрела пешком, чтобы подышать воздухом перед сном и еще раз обо всем подумать.
Было совсем не поздно. Смеркалось. Накрапывал назойливый мелкий дождик, и ветер подгонял ее в спину, подталкивая к родным бульварам.
…Почудилось, что знакомый, как будто Венькин голос окликнул ее: «Кися!» Она оглянулась. Сзади стоял высокий парень, которого она никогда не встречала. Она быстро отвернулась, хотела идти дальше, но дорогу ей преградили еще двое в длинных красно-белых шарфах.
Широко расставив ноги, они засунули руки в карманы брюк, растопырили локти и нахально ухмылялись.
Оля вздрогнула, на мгновение отключилась и тут же оказалась в глухом каменном дворе, за помойкой.
— Какая у девочки красивая шапочка! — развязно сказал один из парней, — Не поделишься? Вот с ним. — И он пихнул Олю к стоявшему рядом приятелю.
Тот, здоровенный верзила, поймал Олю в объятия и сжал так, что кости, казалось, хрустнули.
— Говорят, девочка любит сказочки? — мерзким, пискливым голосом поинтересовался верзила, дыша прямо в лицо Оле тяжелым табачным духом. — Хочешь, мы инсценируем сказочку про девочку на троих? А? В пионерском отряде ты же научилась инсценировочкам? — И он подтолкнул Ольгу третьему, словно она была мячом в игре «штандер».
Оля попыталась вырваться, закричать, но ее крепко держали, заломив руки за спину. В рот ей сунули платок, запихнули подальше. Она начала задыхаться, ее тошнило. Попробовала отбиваться ногами, но один из парней схватил ее за ноги и оказался на корточках перед нею. Нагло заглядывая ей под подол, он крикнул:
— О, где мы были, что мы видели! Недаром нам советовали перевернуть это драгоценное создание.
Оле сделалось страшно, так невероятно страшно, что спина взмокла от холодного пота. Ненависть к этой мрази, мелькнувшая мысль, что парни в красно-белых шарфах «фанаты» и их подослал Венька и его «дружбаны», породили в Киссицкой сверхъестественную силу. Она резко рванулась. От неожиданности стоявший сзади отпустил ее. Соединив пальцы свободных рук, Ольга ударила по голове того, кто сидел перед нею на корточках. Он, к ее удивлению, неловко покачнулся и стукнулся о помойку. Тогда она кинулась на третьего, заслонявшего дорогу. Это был миг ее торжества. Всего лишь миг. Тут же она снова очутилась в тисках.