Круги Данте
Шрифт:
Хотя Гвидо намекал на германское происхождение обеих партий, вспоминая об имперских притязаниях Фридриха II Барбароссы, короля Сицилии, заявленных в XIII веке, на практике было вовсе не так. Границы мира были такими хрупкими, что из-за меняющихся поветрий отдельные люди или целые группы переходили из клана в клан добровольно или подневольно, как поступили графы Гвиди или как это случилось с самим Данте. Изгнанный из Флоренции, он был вынужден вступить в союз с другими изгнанниками и сблизился с гибеллинами, которых на его родине было мало.
Повозка остановилась, прервав размышления Данте. Он напряг слух, стараясь уловить хоть что-нибудь из происходящего снаружи. Но ему не удалось ничего разобрать в бормотании говоривших. Данте решил, что они подъехали к воротам. Поэт знал, что стражники днем и ночью стерегут выходы из Вероны и что нет ворот, которые охранялись бы без оружия. С грустью
Глава 3
Путешествие обещало быть нелегким уже с самого начала. Злодеям, захватившим Данте, надо было как можно скорее удалиться от Вероны, пока никто не заметил исчезновения оберегаемого сеньором поэта. Это был безумный ночной бег без остановки и передышки по грязным дорогам, проходящим вдалеке от античных римских и более оживленных дорог, которые были в лучшем состоянии.
Группа направлялась к Болонье, разрывая тишину ночи скрипом повозки и частыми жалобами недовольных животных, которые, к отчаянию поэта, продолжали тянуть повозку вперед. Большие чадящие свечи отмечали направление, но этим отметкам было невозможно следовать. Плащи защищали участников предприятия от сильного дождя. Когда же он еще усилился, похитители стали искать убежище под каким-нибудь деревом или в пещере. Внезапный грохот грома и дрожь земли заставили животных беспокоиться. Но едва гроза приутихла, группа снова двинулась в путь. Данте страдал от жестокости своих врагов, но его тело мало-помалу переставало мучиться от выпавших на его долю лишений. Он тяжело покачивался, толкая своих похитителей, которые, сидя по обе стороны от него, пытались сохранить равновесие и бормотали сквозь зубы проклятия. Данте, почти свыкшийся с капюшоном, различил среди прочего бодрость в голосах этих людей. Они были одержимы энтузиазмом, достойным лучшего применения. Иногда поэту казалось, что тьма вокруг него сомкнулась навсегда.
Повозку подбрасывало на кочках, и поэт вынужден был прижиматься то к одному, то к другому похитителю. Он постепенно перестал размышлять над происходящим и упал в объятия глубокого сна, дремать начинали и те, кто вез его. Это была настоящая проверка на стойкость: как не заснуть всем в одном месте в одно время. Данте Алигьери уже несколько недель был неспособен спать целую ночь даже на нормальном перьевом матрасе: неясные кошмары преследовали его. А вот теперь он погрузился в сон: несмотря на страх и тоску, негодование и ненависть, гнев и бессилие, холод, сырость и усталость, дрожь и дождь, грохот грома, несмотря на уверенность в том, что это его последняя ночь в этом мире.
Глава 4
Данте проснулся, почувствовав тепло солнечных лучей на веках. Он открыл глаза и подумал, что прошла тысяча лет с тех пор, как он в последний раз видел свет. Но он все еще сидел в сырой повозке, стоявшей в тени деревьев, и вокруг никого не было. Он снял капюшон, привстал и осмотрелся. Два человека грубого вида, похожие на крестьян, сидели у костерка и кипятили воду или что-то варили. Данте решил, что это двое из тех, кто выкрал его из Вероны. Хотя оба похитителя заметили, что их пленник проснулся, они его не схватили, не связали веревками, не сковали, они даже не шевельнулись. Оба продолжали заниматься своим делом перед огнем. Очевидно, они знали: Данте понял невозможность побега.
По положению солнца поэт заключил, что еще несколько часов до полудня. День только начался. По крайней мере, больше не шел дождь, это было немало, и Данте это оценил, намучившись от холода. Он бы замерз в мокрой одежде, если бы его не покрыли толстым шерстяным одеялом, сухим и теплым. Судя по всему, они сейчас должны были находиться где-то на бесконечной равнине По, простиравшейся между горными вершинами Альп и Апеннин. Несмотря на то что группа всю ночь двигалась вперед, путь был труден, и вряд ли они находятся на расстоянии многих миль от Вероны. Дикая местность мешала точно определить их положение, как и проехать по следам беглецов. Поэт предположил, что еще не прошло достаточно времени, чтобы кто-то в Вероне заметил его исчезновение. А это означало, что его персона не представляла собой, по сути, какой-то ценности, как воображал поэт в последнее время. Постоянное преследование изменило характер Данте. Для того
Данте, почувствовав себя значительно лучше, снова посмотрел на своих стражников. Дородные и с виду сильные, эти люди, похоже, привыкли к самым суровым условиям жизни. Их одежда была грязной, и они казались очень уставшими. Если прошлой ночью эти люди были олицетворением неизвестной угрозы, безликой агрессии, то теперь они приобрели конкретный облик. На лицах похитителей отражалось лишь желание восполнить естественные потребности - поесть и поспать. У обоих была притуплена воля, оба привыкли подчиняться приказу, даже если он не соответствуют ни закону человеческому, ни закону Божьему. У похитителя по имени Микеле - или Микелоццо, как его называли приятели, - в черных глазах не было даже слабого отблеска доброты. Это становилось особенно заметно, когда он улыбался, напоминая глупую корову. Сейчас этот человек казался большим и мирным животным, спокойным зверем, но по приказу мог бы вырвать у человека позвоночник. Таким образом, он не представлял собой ничего интересного, в отличие от другого парня - Бирбанте. Его курчавые волосы были черны как смоль, его манеры были грубыми, а взгляд светился злобой; на его лице застыла дикая гримаса: выдвинутая вперед верхняя челюсть, тощая и грязная, превращала его в безобразного урода, излучавшего жадность и злобу каждой своей черточкой. Те, кто возвращал теперь Данте на родину, были превосходными машинами для убийства; они сохранили ему жизнь, хотя могли бы уничтожить поэта одним движением руки. Похоже, похитители собирались получить за него вознаграждение от хозяев Флоренции.
Неожиданное движение за спиной поэта прервало его размышления. Он повернулся и увидел еще двух человек, достававших пищу из мешков. Неожиданно перед взглядом Данте возник третий похититель, который принес воду, чтобы напоить волов. Без сомнения, он был возницей. Похоже, этот человек не имел ничего общего с остальной группой, он попросту был нанят, чтобы перевозить странных людей, занятых непонятными делами. Данте решил, что возница не может быть членом банды похитителей. Да и они, если быть точным, тоже являлись только исполнителями, существами для поручений. Руководили всем другие лица.
Предположения Данте не замедлили оправдаться. Его безнадежное состояние усилил стук копыт. Из чащи выехал всадник, а провожатые поэта совсем не удивились и не испугались, они просто смотрели в сторону леса, ожидая, что через некоторое время оттуда кто-то покажется. И этот кто-то сильно отличался от того, кого Данте ожидал увидеть во главе этой группы.
Пока он приближался, поэт перевел взгляд на его подручных. Не было никаких приветствий, никакой фамильярности или панибратства. Они даже не поздоровались. Превосходство неизвестного, который приближался на лошади, было таким очевидным, что Данте понял: в руках именно этого человека оказалась его судьба. Всадник был очень молод - по меньшей мере, лет на двадцать моложе поэта. Он двигался с завидной грацией, и в его фигуре угадывались несомненная ловкость и сила. Казалось, что между ним и его подручными, выходцами из стада плебеев и крестьян, пролегла непреодолимая пропасть. Помимо всего прочего, широкий плащ не мог скрыть в нем сноровку бывалого воина: он сидел в седле, скрестив руки, спина оставалась идеально прямой, а от зоркого глаза, казалось, ничто не могло укрыться. Под его темным изношенным плащом угадывались очертания шпаги и длинного острого кинжала, «мизерекордия», [4] подобного тем, которые используют наемные убийцы на полях сражений, чтобы добивать раненых.
4
Милосердие (лат.) - кинжал с таким названием использовали для избавления от страданий поверженных в бою рыцарей.
Всадник торжественно, даже церемониально, приблизился к Данте на расстояние вытянутой руки. Он молчал, ни одна черточка не шелохнулась на его лице. Он просто приблизился, чтобы рассмотреть пленника. После этого он тоже не произнес ни слова. Присутствие этого сильного юноши произвело впечатление на старого поэта-скитальца, закаленного в бесчисленных политических баталиях. Незнакомец созерцал его с неподдельным любопытством, словно всегда хотел сделать это - рассмотреть поэта с такого близкого расстояния. Данте заметил в его глазах боль, горечь человека, тяготящегося неизвестной заботой. Не было сказано ни слова, и, когда молчание достигло высшей точки, всадник повернул коня и подъехал к своим сообщникам; те, с усталым вздохом отвели взгляд от огня.