Круги по воде. Черная моль
Шрифт:
Граверная мастерская, где работал Сенька Долинин, помещалась на шумной и просторной улице, в первом этаже маленького двухэтажного домика. За витринным стеклом видны были граверы, человек шесть, склонившиеся над своими столиками, где горкой лежали инструменты и жужжали миниатюрные станочки. Над каждым столиком даже днем горели лампы на тонких изогнутых штативах.
За оконцем в фанерной перегородке виднелась седая голова заведующего: он принимал и выдавал заказы.
Геннадий, как было условлено с Сенькой, подошел к витрине и стал разглядывать
— Ну как, — спросил Геннадий, — говорил?
— Спрашиваете! Известное дело, говорил. Он его, оказывается, знает аж с тридцать второго года. Лично я успел в том году только родиться.
— Как же он к нему относится?
— Тоже выяснил. Уважительно относится и всей его брехне верит. И про главного конструктора и про премии…
— Так. Теперь самое главное. Как думаешь, можно ему доверять или нет? Не побежит рассказывать?
Сенька строго посмотрел на Геннадия.
— Это наш–то Михаил Маркович побежит? Да вы что?! Он, конечно, немного такой, знаете, не от мира сего. Но это же честный человек! Он, между прочим, первый образец ордена Ленина гравировал. Представляете? И вообще, я за него ручаюсь, — важно закончил Сенька.
— Понятно. Твоя рекомендация, конечно, много значит, — улыбнулся Геннадий и задумчиво спросил: — Вы на обед когда закрываетесь?
Сенька взглянул на часы.
— Через двадцать минут.
…Геннадий зашел в мастерскую ровно через двадцать минут. Из окошечка в перегородке высунулась седая голова Михаила Марковича. Близоруко щурясь, он сказал:
— Извините, пожалуйста, но у нас начинается обед. Очень прошу зайти через час.
— Мне надо поговорить с вами, Михаил Маркович, — понижая голос, сказал Геннадий, — и без свидетелей.
Он протянул свое удостоверение.
Михаил Маркович растерянно заморгал, потом нащупал в кармане старенького пиджака очки и, не надевая, приложил их к глазам.
— Ради бога, чем могу быть вам полезен? — прошептал он.
— Я вас провожу домой и по дороге все объясню.
— Понимаю. Очень хорошо вас понимаю, — закивал головой старик.
Они вышли на улицу. Михаил Маркович, низенький, худощавый, еле поспевал за своим спутником. Из–под старенькой шубы виднелся синий халат, седые волосы разметались по ветру. Геннадий убавил шаг и неожиданно спросил:
— А где ваша шапка, Михаил Маркович? Так можно и простудиться.
— Ах, боже мой! Моя шапка. — Старик растерянно схватился за голову. — Она, конечно, осталась в мастерской. Уверяю вас, она там! Это очень, очень неприятно! Вы знаете, что теперь скажет Соня? Это моя жена… Она, конечно, скажет: «Ну, вот…»
— Ничего, Михаил Маркович, не волнуйтесь, — с улыбкой перебил его Геннадий. — Вы с самого начала скажите, что приехали на машине. Я вас сейчас отвезу. Кстати, там и беседовать будет удобнее.
Когда они подъезжали к дому, где жил Михаил Маркович, старик взволнованно
— Это просто невероятно! Мне сейчас стыдно смотреть в глаза вам, Соне, всем. Столько лет морочить голову можно только такому старому ослу, как я. Вы, конечно, не поверите, но Соня всегда именно так мне и говорит.
— Нет худа без добра, — улыбнулся Геннадий. — Зато теперь вы можете нам очень помочь.
— О да! — с воодушевлением откликнулся Михаил Маркович. — Теперь–то я вам, конечно же, помогу!
— Вы бывали у него дома?
— Или нет! Последний раз это было месяц назад. Отвез ему одну вещицу.
— По какому адресу?
Михаил Маркович, не задумываясь, назвал адрес. Геннадий насторожился. Это был совсем не тот адрес, по которому официально проживал Плышевский.
— Вы не ошибаетесь?
— То есть как это «ошибаетесь»? Я даже знаком с его супругой.
— Супругой?
— А что? Даже такой подлец тоже может иметь супругу.
— Так, так. А кого из его последних знакомых вы знаете?
— Знакомых? Одну минуту. — Михаил Маркович задумался, потирая лоб тонкими, жилистыми пальцами. — Вот, скажем, я делал по его заказу очень теплую надпись одной гражданке ко дню рождения. Ее звали Мария Павловна. А фамилия… Как же была ее фамилия?.. Жохова… Жехова…
Геннадий заглянул в записную книжку.
— Жерехова?
— Да, да, совершенно верно! — обрадовался Михаил Маркович.
— А текст вы, наверное, уже не помните?
— Извиняюсь! — обиженно возразил старик. — Что, что, а свои надписи постоянным клиентам я помню абсолютно все. Я даже помню самую первую, которую я гравировал по просьбе этого… этого типа на золотой пластинке для сафьянового бювара: «Дорогому и верному другу Оскарчику на память о прошлом и как залог на будущее».
— Кто же это такой Оскар?
— Минуту, минуту! Ему была еще одна надпись. Когда же это, боже мой?.. Ага! Осенью сорок шестого. Надпись такая: «Другу и великому адвокату от вечно признательного». Вот так.
— Адвокату… — задумчиво произнес Геннадий. — Осенью сорок шестого… Интересно. Оказывается, даже такой осторожный человек тоже имеет свои слабости — эти надписи. Кстати, последняя, на золотом портсигаре, вы знаете, кому адресовывалась?
— Некоему Свекловишникову, «другу и сподвижнику», обратите внимание. — Михаил Маркович многозначительно поднял палец. — Ну–с, потом были надписи дочке, супруге, ее брату…
— Погодите, погодите, Михаил Маркович! Давайте по порядку. Значит, дочке. Вы ее видели?
— Нет. Она с отцом не живет.
— Да ну?
— Так он мне сказал. Хотя теперь я уже ничему не верю.
— М–да. Ну, а супруга, кто она, как ее зовут?
— Роза Кондратьевна. Очень молодая особа. Я бы сказал, недопустимо молодая, если уж на то пошло. В дочки ему годится. К тому же актриса.
— Ну, а это откуда вам стало известно?
— Как по–вашему, у меня есть глаза или нет? Афиши висят по всей квартире.