Круги по воде. Черная моль
Шрифт:
И вдруг, смотри ж ты, не узнать стало человека! В чем тут дело? Конечно, новая, высокая должность, большая ответственность, доверие… И вдруг с самого начала полный развал работы, срыв плана. Кого это не перевернет, кого не обозлит, кому не издергает нервы? А может, тут и сын добавил? Бездельник, пьяница. Может, жизнь одинокая, вдовья опостылела, а годы–то ушли, не вернешь.
— Аннушка, — обратился Степан Прокофьевич к жене, — а ну припомни, сколько лет–то теперь Маруське Жереховой, а?
Анна Григорьевна — тоже фабричная, долго
— Ты что, никак свататься надумал? — улыбнулась Анна Григорьевна в ответ на странный вопрос мужа. — Помоложе ищешь?
— Да на много ль помоложе? — лукаво подмигнул Степан Прокофьевич. — Стоит ли хлопотать?
— Ну, ни много и ни мало, так лет на пятнадцать будет. Хватит с тебя, старый.
Степан Прокофьевич прикинул в уме: выходит, Марусе сейчас сорок пять. Да, ушли годки. Вот, может, оттого и бесится?..
Теперь на фабрике он стал внимательнее приглядываться к Жереховой. Из головы не шли слова Ярцева: «Может, на «черную моль“ выйдем».
Что Жерехова не тащит с фабрики шкурки, за это Степан Прокофьевич мог поручиться. Значит, возможно что–то еще.
Но что именно?
Мысль эта не давала старику покоя. Он понимал, что Ярцев не из простого любопытства оказался на фабрике и пришел к нему. Значит, у него есть какие–то основания для подозрений. И неспроста просил Геннадий указать ему Голубкову. Жерехова и Голубкова. Какая между ними связь? Старый мастер стал невольно наблюдать и за Лидочкой. Он заметил, что девушка в последние дни стала избегать Жерехову, меняется в лице, когда Мария Павловна подходит к ней. И у Жереховой в обращении с Лидочкой появилась какая–то совершенно несвойственная ей скованность, даже робость.
Степан Прокофьевич, наблюдая за всем этим, терялся в догадках. Однажды у него мелькнула мысль, что все это ему вообще только кажется, и он даже выругал себя: заделался на старости лет сыщиком, ни себе, ни людям покоя не дает. Тоже наблюдатель!
Но внезапно произошло событие, которое заставило отбросить все его колебания.
В тот день из подготовительного цеха, от Синицына, доставили новые «паспорта» каракуля, и Степан Прокофьевич должен был получить часть шкурок для своей смены. Сразу после обеда он принялся разыскивать Жерехову, но той не оказалось ни в цехе, ни в ее кабинете. Степан Прокофьевич позвонил в дирекцию, но ему ответили, что Жереховой нет и там. Выйдя из кабинета в цех, старик сердито огляделся и неожиданно увидел, как из кладовки появилась Жерехова, держа в руке кипу шкурок, и направилась к выходу.
«Куда это она? — удивился Степан Прокофьевич. — Бракованные шкурки менять пошла, что ли? Так послала бы кого–нибудь, зачем же сама? Или в лабораторию?»
Наметанный, опытный глаз его отметил, что шкурки не плохие, но мелкие, из них в лаборатории шить не будут.
В этот момент к Жереховой подбежала одна из работниц.
— Мария Павловна, давайте я вам помогу. Куда отнести?
— Ничего, сама отнесу, — сердито
Девушка отошла.
«Это она про Синицына, — догадался Степан Прокофьевич. — И ничего особенного он ей не подсунул. Товар как товар».
И тут вдруг неожиданное подозрение закралось в душу. Что–то здесь не то, что–то не чисто. Надо бы проверить. Но что, собственно говоря, проверять и как?
Степан Прокофьевич растерялся. Никогда еще не приходилось ему решать такие вопросы.
Жерехова между тем уже вышла из цеха.
Поразмыслив, Степан Прокофьевич решил прежде всего дождаться ее возвращения, посмотреть, с чем вернется. Ну, а потом видно будет.
Это тоже оказалось не таким простым делом: мастера звали в разные концы цеха, то на одной, то на другой операции возникали неполадки, кого–то надо было распечь, кому–то объяснить, показать. Словом, только успевай поворачивайся. А цех громадный, из другого его конца или даже с середины уже не видно входной двери.
Степан Прокофьевич даже вспотел от волнения.
Но вот наконец Жерехова появилась снова. Андреев издали увидел ее и поспешно двинулся ей навстречу, переходя от одной работницы к другой вдоль конвейера и делая вид, что следит за их работой.
Наконец Степан Прокофьевич ясно увидел: Жерехова несла шкурки, правда, их было по крайней мере вдвое меньше, но зато они все были крупными. Как только это дошло до его сознания, у Степана Прокофьевича вдруг гулко забилось сердце…
Подчиняясь какому–то внезапному вдохновению, старик поспешно вышел на лестницу и направился на второй этаж, в заготовительный цех.
Синицына он застал около длинных столов, где работницы сортировали шкурки.
— Привет Никодиму Ивановичу! Что, моей хозяйки у вас тут нет? Сказали, будто к вам пошла.
Маленький, щуплый Синицын вздернул седенькую бороденку и, хитро прищурясь, снизу вверх посмотрел на гостя.
— Мое почтение, Степан Прокофьевич! Как же, как же, была… Да только что к себе отправилась… — И Синицын почему–то захихикал.
— Чего это ты веселишься? — укоризненно заметил Степан Прокофьевич. — Она тебя на весь цех ославила. Работу нам срываешь.
— Это я–то?.. — удивился Синицын.
— Именно. Что ж это ты за товар к нам засылаешь? Работать его никак невозможно. Срам один.
Сизый нос Синицына еще больше побурел, и глазки под очками сузились от негодования.
— Ты это что говоришь?!. — срываясь на визг, закричал он. — Да как осмеливаешься?.. Сорок лет меховой товар работаю!
Синицын резко повернулся и с оскорбленным видом ушел к себе в кабинет.
— Ишь ты, — усмехнулась работница, возле которой стоял Степан Прокофьевич. — Распсиховался. А Жерехова ваша точно со шкурками пришла, обменивать. Небось, час в кладовке потом возились.
— И верно, плохие шкурки были? — равнодушно спросил Андреев.