Круги по воде
Шрифт:
Ну, а Виталий начнёт проверку уже собранных материалов по тому же делу. Исчезновение Булавкина требует приглядеться к этим материалам особенно тщательно, даже придирчиво, и все поставить под сомнение.
— С чего ты начнёшь? — спросил его Игорь.
Виталий указал на один из пунктов намеченного плана.
— Вот. Прежде всего хочу повидать его жену.
— А прокуратура?
— Завтра утром. Сегодня договорюсь о встрече.
— Добро. Ты адрес-то Лучининой знаешь?
— А как же! Вот только
Игорь собрался что-то сказать, но тут к нему обратился Раскатов:
— Звонили вчера из горкома партии. Доложил о вашем приезде. Просили нас с вами зайти, побеседовать. К первому. А я потом уж сразу на бюро останусь.
— Пошли, — согласился Игорь, отодвигаясь от стола, и, обратившись к Томилину и Волову, добавил: — Значит, прежде всего — сведения о Булавкине, все, какие возможно.
Втроём они вышли из горотдела в пыльную духоту улицы.
— Ну, мне в ту сторону, — махнул рукой Виталий.
Он расстегнул пиджак, и галстук затрепетал под лёгким, горячим ветром.
Шагая по незнакомым улицам и изредка спрашивая у прохожих дорогу, Виталий размышлял про себя.
Но вместо того чтобы думать о предстоящей встрече с Ольгой Андреевной Лучининой, Виталий вдруг с новой тревогой подумал об исчезновении Сергея Булавкина. Что с ним могло случиться? Драка, ограбление — все это исключается, раз он прислал ту странную записку. Но зачем он сказал матери, что идёт к ним в гостиницу, если идти не собирался? Зачем написал записку? Ну, это понятно: чтобы не ждали, и не удивлялись, и… не искали, что ли? Куда же он делся? И что хотел сообщить? И исчез. Странно, очень странно…
Виталий снова спросил дорогу, и вдруг выяснилось, что он уже совсем близко от цели: за первым углом начиналась нужная ему улица.
Дома здесь в большинстве были маленькие, деревянные и прятались за заборами и палисадниками. Но изредка попадались и каменные, трех-, четырехэтажные, со стандартными балконами, выкрашенными то в зелёный цвет, то в красный, то в синий.
Виталий подошёл к нужному ему Дому и вошёл в прохладный полутёмный подъезд.
Квартира Лучининых оказалась на втором этаже.
Дверь открыла бледная женщина в строгом платье с высоко взбитыми, очень светлыми, почти белыми, волосами. Первое, что подумал Виталий, было: «учительница», и уже потом: «Лучинина».
— Вы Ольга Андреевна? — спросил он.
— Да, — сдержанно, без всякого удивления ответила женщина.
Виталий представился.
— Пожалуйста. Проходите, — тем же тоном произнесла Лучинина, отступая в сторону и жестом указывая на открытую дверь в комнату, откуда сплошным золотистым потоком лился в переднюю солнечный свет.
Квартира оказалась небольшой — из двух комнат, очень скудно обставленных старой, видимо, привезённой
Лучинина жестом пригласила Виталия к столу и, поправив причёску, села напротив.
— Я вас слушаю.
Голос её был сухой и усталый.
Виталий немного сбивчиво объяснил ей причину своего прихода.
— …Мы с Женей учились вместе в школе, — закончил он, словно оправдываясь.
— Да?
Впервые она с интересом взглянула на него, но тут же снова опустила глаза.
— Да. Я его хорошо знал.
— Ну, тогда… — холодно произнесла она, — тогда вам, конечно, трудно поверить, что он мог покончить с собой.
Виталий насторожённо посмотрел на неё.
— Почему вы думаете, что мне трудно поверить?
— Ведь он был таким энергичным, самоуверенным человеком. Вы, должно быть, тоже его помните таким.
— Да… Но тогда почему же он покончил с собой? — невольно вырвалось у Виталия.
— Почему? — устало переспросила Лучинина. — Я думаю, он просто запутался в своих многочисленных… делах.
Последнее слово она произнесла с каким-то странным значением. И Виталию показалось, что Лучинина чего-то недоговаривает.
— Он вам рассказывал о них?
— Об одних рассказывал. О других… я узнавала сама. Случайно.
И снова какая-то странная интонация прозвучала в её голосе.
Виталию стало не по себе. «Мне это все кажется, — наконец подумал он. — Просто я знаю, что у них были плохие отношения. И вот теперь мне все кажется».
Но о делах Лучинина следовало узнать как можно больше. И какие бы отношения у него ни были с женой, она, видимо, многое знает. И надо, чтобы она доверилась Виталию, чтобы рассказала все без утайки, как это ей ни тяжело, ни неприятно. Правда, держится она очень спокойно. Но каждый переживает горе по-своему.
— В каких же делах он мог запутаться, Ольга Андреевна?
Она пожала плечами.
— О, у него хватало неприятностей. Он просто искал их, мне кажется.
— Вы говорите, он рассказывал вам…
— Его рассказы всегда кончались у нас ссорой. Он не умел, он совершенно не умел и, главное, не желал считаться с людьми, с реальными условиями, в которых он жил, в которых мы все живём…
В ней вдруг вспыхнуло какое-то давнее раздражение, она словно продолжала спор с мужем и уже не могла сдержаться. А чуткое, даже жадное внимание Виталия, так давно знавшего её мужа, как будто ещё больше подстёгивало её.