Круги по воде

Григорьевич Адамов Аркадий

– Кто же вы такие будете? — не шевельнувшись, лениво спросил тот хрипловатым басом. Видно, он только что дремал на скамье.

– Да лучше нам с вами дома поговорить, — ответил Игорь, покосившись на сидевших поодаль женщин, которые с откровенным любопытством прислушивались к их разговору.

– И то верно, — кивнул головой мужчина, тяжела поднимаясь со скамьи. — Их бы слухачами на фронт. Приёмные антенны, а не бабы.

– Ишь, обормот, — сердито прошипела одна из женщин. — Антенны какие-то выдумал.

– А

сам небось не проспится с вечера, — добавила другая.

Мужчина, однако, не удостоил их ответом и хмуро проследовал через двор к дому. За ним двинулись и приезжие.

Герасим Филиппович оказался непомерно высоким и толстым. Ступени под ним, когда поднимались на второй этаж, противно скрипели.

– Лестница, чтоб её, — проворчал он, открывая ключом дверь. — Прошу.

Он пропустил мимо себя всех троих, даже не взглянув на дочь.

Из длинного тёмного коридора, заставленного детскими колясками, тазами и какими-то ящиками, они прошли в залитую солнцем, душную комнату. Сквозь открытую дверь виднелась вторая с большой двуспальной кроватью и зеркальным шкафом.

Усевшись вокруг стола под большим оранжевым абажуром, все на секунду умолкли. Потом Игорь, представившись, объяснил цель приезда.

Герасим Филиппович нахмурился и, по-прежнему не глядя на дочь, пробасил, с силой потирая крупные, шершавые ладони:

– Я, граждане сотрудники, и знать этого прохвоста не желаю. Задурил, одним словом, девке голову. А ей учиться ещё, а не гулянками заниматься. И по кустам всякие шу-шу-шу. Тут и до греха, знаете…

– Папка… — тоненько пискнула Лара, опуская голову.

– Что — папка? — грозно пробасил Герасим Филиппович. — Не по вкусу? А мне, может, не по вкусу, что ты день-деньской перед зеркалом выворачиваешься. Вон, одним словом, милиция твоим кавалером занялась. И правильно! Сколько я тебе говорил, несущественный он человек. Несущественный! — и, повернувшись к Игорю, он, уже тоном ниже, сказал: — А записку ту, граждане сотрудники, я в сортир спустил. Самое место ей там, одним словом.

– Вы, Герасим Филиппович, что-нибудь плохое о нем слышали? — осторожно спросил Игорь.

– А мне слышать не надо. Я своими вон глазами вижу, как он её с жизни сбивает. Я его однажды тут прищучил. Серьёзно сказал: «Брось!» Так он мне, видишь, чувства выставляет. Я ему говорю: «Какие там чувства, девке семнадцати нет». Ну, верно, после восьмого работать пошла. Так я её в вечернюю затолкал. Где это видано, чтоб в шестнадцать лет шуры-муры разводить?

– Ромео и Джульетте четырнадцать было, — неожиданно сказал Томилин. — А какая любовь?

– Чего? — не понял Герасим Филиппович.

– Творение Шекспира, говорю.

– Ну, я вам, граждане сотрудники, не Шекспир, — вскипел Герасим Филиппович. — У меня вот творение, — он ткнул пальцем в притихшую Лару. —

Из этого творения ещё чего выйдет.

– Ладно, Герасим Филиппович, — вмешался Игорь. — Вы нам другое скажите. В тот вечер, когда Сергей записку принёс, вы его на Речной видели?

– Ага. Шёл, подлец.

– С кем же он шёл?

– Кто его знает. Темно было.

– И куда они шли, не приметили? — снова спросил Игорь.

– Это я, граждане сотрудники, сказать не могу, — покачал головой Герасим Филиппович. — Мне, одним словом, и смотреть-то на него желания не было. Да и далече они были, когда зашли.

– То есть как это — зашли, куда?

– В ворота зашли. Куда же ещё?

– А в какие ворота?

– Вот это уж сказать не могу. Не приметил, одним словом.

Игорь и Томилин стали прощаться.

Провожая их до двери на лестницу, Герасим Филиппович на прощание пробасил:

– Так что желаю найти. Парень-то с историей. Уж это как пить дать, одним словом.

Разыскать соседку большого труда не составило. Ещё когда стояли на переезде, Лара объяснила, где та живёт. Соседка сообщила важную подробность: Булавкин, оказывается, подъехал к дому на машине. И назвала время: половина одиннадцатого. Сын с невесткой как раз вернулись из кино.

После этого Игорь и Томилин отправились на завод. Следовало ещё раз уточнить обстоятельства, при которых Булавкин смог угнать машину.

– Выходит, он не спешил, раз ещё записку завозил, — хмуро заметил Томилин.

– А может, по пути было, — возразил Игорь. — Когда вернёмся, кое-что по плану ещё уточним.

У него родилась одна мысль, которую стоило проверить.

Снова изматывающе долго стояли на переезде.

– Эх, полдня уже прошло, — вздохнул Игорь.

Наконец приехали на завод.

Ревенко был не на шутку встревожен происшедшим.

– Вы только подумайте, — взволнованно говорил он, когда они все втроём шли к старому цеху. — Я даже слов не нахожу! Казался таким порядочным парнем. Вы же видели. И вот на тебе. Да ещё в такой момент! Ему ведь на следующий день, то есть вчера, в командировку надо было ехать. Рано утром. Срочно!

– В командировку? — переспросил шедший сзади Томилин.

– Ну да. На Чеховский завод. Оттуда он панели к вечеру должен был привезти. А их водитель заболел. Просто без ножа зарезал. И потом машина! Мы же без неё как без рук!

Ревенко поминутно то расстёгивал, то застёгивал пиджак на животе, ясно обрисовывавшемся под белой рубашкой, то приглаживал рукой свои вьющиеся светлые волосы, разметавшиеся от ветра. Лицо его выражало неподдельное отчаяние.

Игорь шёл молча, сунув руки в карманы и глядя себе под ноги. Брови его были нахмурены, тяжёлый подбородок угрожающе выдвинулся вперёд.