Круги в пустоте
Шрифт:
Настя лежала на тахте — лицом вниз, вялая, безвольная, сразу постаревшая лет на десять. Да, пока ее держали на транквилизаторах, но долго-то это продолжаться не может… — Вот что, Настя, — сказал он, зажигая в комнате свет. — Послушай меня, пожалуйста. Есть важные новости.
— Ну? Что? — вскинулась она, резко поднимаясь. Копна медного отлива волос взметнулась в воздухе, у Петрушко сердце защемило от нежности и жалости.
— Не волнуйся, ничего страшного, скорее, даже наоборот.
Присев рядом, он осторожно обнял ее за плечи — напряженную, готовую прямо сейчас разразиться
— Мне сегодня позвонил на работу Дронин. Ну помнишь, тот мой друг, майор, из угрозыска. Есть сведения, что Лешку видели в Нижнем Новгороде. Ну, или кого-то очень похожего. Видели в компании беспризорников. Розыск же ведется, фотографии всюду разосланы, их, очевидно, в милиции на всякий случай показывают разным там… ну, короче, завсегдатаям этих мест. И вот кто-то опознал. Вроде как видел на вокзале.
— И как? Его нашли? — Настя рванулась к нему, обхватила, жарко задышала в щеку.
— Увы, — махнул рукой Петрушко. — Ну ты же понимаешь, как они ищут. Ни шатко, ни валко. Ну, предупредили вокзальных милиционеров, те особого рвения не проявили, за полторы тысячи рублей какое рвение? В общем, так. Надеяться на милицию особо не стоит, я сам туда поеду. И я его найду.
— А на работе? Отпустят? — в голосе ее дрожали несостоявшиеся слезы.
— Куда они денутся, — устало усмехнулся Виктор Михайлович. — Я уже оформил отпуск за свой счет, пока на две недели, а надо будет, позвоню оттуда, продлю. У нас ведь тоже люди, они же все понимают…
— А жить там где?
— Где-где? В гостинице, вот где. Не бойся, цены там не кусачие, это же все-таки провинция. Какие-то накопления у нас все же есть. Да и не в пятизвездочный же отель вселяться…
— Вот что, — решительно заявила Настя, поднимаясь с тахты, — я поеду с тобой!
Приятно было смотреть, как бледность покидает ее лицо, как загораются привычной энергией глаза. И жаль ее разочаровывать.
— Нет, Настя, это совершенно невозможно, — заявил он. — Ты мне там будешь только обузой, гораздо важнее тебе сидеть здесь, на связи. Потому что, пойми, это лишь надежда, версия — а вдруг все иначе? А вдруг это ложный след, и на самом деле он где-то здесь? Представь — он явится домой, голодный и оборванный, а дверь заперта, нас обоих нет. Так нельзя, дорогая, кто-то, как в том анекдоте, должен оставаться в лавке.
— Но по крайней мере ты будешь оттуда звонить? — нехотя сдалась Настя.
— Я постараюсь, — кивнул Петрушко. — Но не могу стопроцентно гарантировать. Ты пойми, что такое вокзальные бомжата. Сейчас они на вокзале, через пять минут сели в электричку и покатили куда-нибудь в Гороховец или в Шахунью. Возможно, мне придется мотаться по всей области, с телефонами в этой глухомани напряженка, а мобильник там плохо берет… Так что звонить просто так, чтобы позвонить, я не обещаю. По возможности. Но разумеется, как только я получу конкретную информацию, я тут же дам тебе знать.
— Да… — протянула Настя. — Я представляю, с какими отбросами тебе придется иметь дело… Ведь это же опасно! — вдруг вскинулась она. — Тебя же могут зарезать, опоить, отравить… заразить…
— Венерической болезнью «спидифилис», —
— Есть, а что? — рассеянно проговорила Настя.
— Свари, а? А то так кушать хочется, что переночевать негде…
Обиталище Вестника ничем особым не выделялось. Две сравнительно небольшие комнаты с грубыми каменными стенами. Здешняя цивилизация, похоже, не только до идеи обоев или ковров не доросла, но даже и досками стены не обшивает. Правда, судить рано — ничего другого он тут еще не успел рассмотреть.
В первой комнате на низкой скамье сидело двое молодых людей в таких же широких белых балахонах, как и у его спутника. Но только у обоих висели возле пояса длинные, чуть изогнутые кинжалы… Как-то не по-монашески это, мимоходом отметил Петрушко.
— Входите, — привстав, поклонились обладатели кинжалов. — И да пребудет с вами милость Единого.
— И вам того же, — вежливо кивнул Петрушко, толкая тяжелую, окованную медными полосами дверь.
Вестника Алама он узнал сразу. Трудно не узнать того, с кем не столь уж редко виделся по астральной связи. Только сейчас это загорелое и чуть ли не до глаз заросшее бородой лицо глядело не из серебряной миски. Вестник сидел в массивном, темного дерева, кресле, перед небольшим наклонным столиком, чем-то смахивающим на парту, за которой когда-то сидел первоклассник Витя Петрушко. На столике лежали какие-то желтого цвета бумажные свитки (или то не бумага, а пергамент?), из простой глиняной чернильницы торчали длинные тонкие палочки, наверняка какое-нибудь стило или писало, вроде тех, что можно увидеть в исторических музеях.
Над входом потрескивали два факела, и еще несколько свечей стояло на столике, в медных, заляпанных воском подсвечниках. Где-то дальше, в полутьме, угадывались очертания не то низенькой тахты, не то просто нескольких настеленных друг на друга соломенных циновок. Еще в комнате обнаружилось пара грубо сработанных стульев. Вполне предсказуемая, кстати говоря, обстановка. Аскеты — они и в Олларе аскеты.
Ставни — небольшие, размером с форточку, были приоткрыто, и тянуло снаружи первобытной травяной прохладой.
— Мир тебе, приходящий, — не вставая, прогудел Алам. Голос у него был почти такой же, каким во время сеансов говорил Гена, но все же как-то неуловимо отличался. Обертонов, что ли, прибавилось?
— И вам доброго здоровья, — слегка поклонился Петрушко. — Н-да, небогато живете, — сказал он полминуты спустя, дабы разбить загустевшую паузу.
— Зачем внешние богатства тому, кто видел сияние славы Единого? — слегка улыбнулся Алам. — Мы, верные нашему Господу, живем просто. Прекрасные дворцы, вышитые ковры, драгоценности — все это игрушки для сидящих в сумерках. Тот, кто идет на свет, проходит мимо игрушек.