Круглая печать
Шрифт:
Таджибеков и впрямь был уверен, что ему все завидуют, но упоминание об этом не улучшило его настроения.
— Пусть придет сюда, — сказал он.
Азиз вышел во двор в подштанниках и галошах на босу ногу. И без того толстая нижняя губа распухла и была неестественно красной от запекшейся крови. Трех передних зубов не было. Отцу стало жаль его.
— Кто это тебя так отделал? — спросил он.
— Эсон, — сказал Азиз. И, чтобы разжалобить отца, приврал: — И еще Закир и Садык, трое на одного.
— За что?
Если бы
— Я стоял около трамвая, ел мороженое, а они подошли, сказали — дай мороженого. Я не дал. Тогда они стали меня бить.
— Кто первый ударил? — спросил Таджибеков, желая услышать, что сын все-таки сам затеял драку. Он подозревал его в трусости.
Но Азиз не понял, чего хочет от него отец, и продолжал оправдываться:
— Первым Садык ударил.
Таджибеков видел, что Азиз врет, но не стал уличать его во лжи.
— А зубы кто выбил?
— Это Эсон, — сказал Азиз, — он головой ударил.
— А ты сколько зубов вышиб? — внутренне накаляясь, спросил Таджибеков.
— Я не успел: их было трое, а я один.
— Так тебе и надо! — сказал Таджибеков. — Убирайся! Такой большой с малышами справиться не мог! Ты бы их ногами бил. Уходи! Пока губа не пройдет, на глаза мне не показывайся. Иди, иди! — Он долго с раздражением следил глазами, как сын уходит на женскую половину дома.
Мать очень любила Азиза и потому еще раз нарушила обычаи своей семьи.
— Вы бездушный человек, — сказала она мужу. — Настоящий отец пожалел бы ребенка, утешил бы его, сказал ему: «Не горюй, сынок, я накажу мальчишек, а тебе золотые зубы вставлю».
Таджибеков ничего не ответил. Он со злобой выплеснул из ведра остатки воды и ушел на свою половину.
Азиз лежал, уткнувшись в подушку, и плакал. Он не ждал ничего хорошего от разговора с отцом, но такого… «Если так, — думал он, — я сам отомщу. Я буду ловить их поодиночке и бить камнями. Или еще лучше — я буду поджидать их ночью и по одному убивать ножом».
Он представил себе, как ночью ждет в переулке и первым появляется Эсон. Азиз живо представил себе, как все это произойдет, и тут же огорчился. Вчера все совершилось так быстро, что Азиз и не заметил, как очутился на земле. А что, если и ночью в переулке Эсон ударит первый? Нет, нож не подойдет, решил Азиз. Хорошо бы наган. Конечно, наган лучше. Можно спрятаться за дувал и, когда они на пустыре будут играть в футбол, по одному их перестрелять.
…Бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса шли по улице молча. Каждому не хотелось говорить вслух о том, о чем они думали. Они спешили, однако возле махалинской комиссии все же пришлось задержаться. Там стояли отец и мать Кудрата.
Хмуро поздоровавшись, Таджибеков сказал:
— Пока не нашли. Вот — обращайтесь
— Обязательно найдем, — сказал Иса. — Человек не иголка.
— У нас вот какое дело, — сказал отец Кудрата. — Мы нашли справку, на которой круглая печать Махкам-ака. Эта справка дана магазину насчет бутсов.
Таджибеков взял справку и пробежал глазами.
— Ну и что? — сказал он.
— Эту справку писал наш сын, — сказал отец Кудрата.
— Да, — подтвердил милиционер Иса, — это его почерк.
— Ну и что? — сказал Таджибеков. — Покойный Махкам-ака не запрещал им играть в футбол.
— Я не про то, — сказал отец Кудрата. — Видите, на справке есть печать и дата есть — восьмое число. А ведь Махкам-ака убили седьмого и тогда же украли печать.
— Оставьте справку у меня, я разберусь, — сказал Таджибеков и собрался сунуть бумажку в карман своего френча.
Но отец Кудрата задержал его руку:
— Нет, справку вы отдайте мне. А вы разберитесь сами, как это могло случиться.
4
Поезд Москва — Ташкент остановился на станции Келес.
Платформы не было. Молодой человек спрыгнул с высокой подножки на землю и протянул руки, чтобы ссадить стройную девушку в ситцевом платье.
— Иди сюда, постой на узбекской земле, — сказал он. — Это уже почти Ташкент.
— В-высоко, — ответила девушка, — и поезд стоит мало.
Девушка слегка заикалась, но ей это почему-то очень шло.
Парень засмеялся, махнул рукой и побежал в сторону крохотного пристанционного базарчика. Он был в косоворотке и суконном пиджачке. Видавшие виды бумажные брюки были заправлены в залатанные хромовые сапоги.
— Талиб, — крикнула девушка, — скорей!
Паровоз прогудел отправление, а парень не спешил. В поезд он вскочил уже на ходу, держа в руках маленькую раннюю дыню. Они прошли в переполненный вагон, и Талиб сказал:
— Лера, значит, план такой: два-три дня в Ташкенте, навестим друзей, а потом в Фергану.
— Все правильно, — ответила девушка. — Только сначала в баню.
— Ты не представляешь себе, — сказал Талиб, — как я волнуюсь! Хорошо, что я не продал дом. Мне кажется, что он стоит и ждет меня. Он почти живой. В прошлом году я хотел махнуть сюда с Урала, и, если бы ты не ждала меня в Москве, я хоть на неделю бы сюда заехал.
— А мне хочется еще в Бухару съездить, — сказала Лера, — посмотреть подземную тюрьму, где ты сидел.
Люди с мешками и чемоданами уже вышли в тамбуры, толпились в коридоре, потому что справа и слева от поезда, как по волшебству, выскакивали новые пути, шпалы и гравий между ними становились все чернее от мазута. Наконец показался вокзал.
Вещей у них было немного — желтый фанерный чемодан, вещмешок и маленький саквояж, который Лера держала в руке.
— А кто-нибудь знает, что ты едешь? — спросила она на трамвайной остановке.