Круглая Радуга

Пинчон Томас Рагглз

Что касается Слотропа, он кончает тем, что кончает между трепещущих грудей девушки из Вены с волосами цвета шкуры львицы и изумрудными глазами в обрамлении ресниц пушистых словно мех, его сперма выплёскивается до ямки на её выгнутом горле и между всех алмазов её колье, горящих из дали времён сквозь дымку его семени—и такое ощущение, во всяком случае, будто все кончили вместе, хотя как может такое быть? Он всё же примечает, что не участвовал, похоже, помимо Энтони и Стефании, лишь Японский представитель, сидевший в одиночестве, на верхней палубе, наблюдая. Не мастурбируя или чего-то ещё, а просто наблюдая, наблюдая реку, ночь... ну их трудно раскусить, сам знаешь, этих Япошек.

Происходит общий отвал от отверстий, чуть погодя выпивка,

приём наркотиков и болтовня возобновляются и многие начинают отбредать прочь поспать. Тут и там остаются подзадержавшиеся парочки и троечки. Саксофонист саксофона-тенора вставил раструб своего инструмента между ляжек матроны симпатичного вида в солнцезащитных очках, да, солнцезащитные очки посреди ночи, Слотроп тут угодил в довольно дегенеративную компанию, это точно—саксофонист наяривает «Чатануга Чу Чу» и эти вибрации заводят её просто без предела. Девушка с громадным муляжом члена из стекла с мальками пираньи плавающими внутри декадентски лавандовой среды, забавляется между ягодиц дородного трансвестита в чулках-сеточке и пальто крашеного соболя. Черногорскую графиню ебут одновременно в шиньон и в пуп пара восьмидесятилетних ветеранов в одних только сапогах и при этом ведут обмен своего рода техническими замечаниями, которые смахивают на церковную Латынь.

До восхода ещё несколько часов, солнце ещё внизу, за непостижимыми низинными равнинами России. Туман сползается и моторы сбавляют ход. Затонувшие обломки проскальзывают под килем белого корабля. Трупы, с весны застрявшие в обломках, колышутся и поворачиваются когда Анубис проплывает сверху. Под бушпритом, золочёный шакал, единственное существо на борту, которому дано видеть сквозь туман, уставился вперёд, вниз по реке, к Свинемюнде.

* * * * * * *

Слотропу тут приснился Ландадно, где он провёл дождливый отпуск однажды, накачиваясь горьким с дочкой буксирного шкипера. Где также Льюис Кэрол написал Алису в Стране Чудес. Потому и поставили памятник Белому Кролику в Ландадно. Белый Кролик вёл серьёзный и решительный разговор со Слотропом, но приближаясь к пробуждению, он забыл его, как обычно. Теперь вот лежит уставясь на валы и подшипники над головой, колена труб в азбесто-изоляции, на трубопроводы, датчики, баки, консоли контроля, фланцы, муфты, задвижки, и на все дебри их теней. Тут чертовски шумно. Солнечный свет проникает через люки и это должно означать, что уже утро. Тут он уголком глаза улавливает промельк красного.

– Только не говори Маргрете. Пожалуйста.– Это Бианка. Её волосы распущены до бёдер, щёки размазаны, глаза горят.– Она убьёт меня.

– Который час?

– Солнце давно уже взошло. Зачем тебе время?

Зачем время. Хмм. Может ещё поспать, тут: «Твоя мать на тебя злится или что?»

– О, она совсем с ума сошла, только что обвинила меня в любовной связи с Танацем. Безумие, конечно, мы добрые друзья, но и только… если б она уделяла мне хоть чуточку внимания, то знала бы.

–Но твоей заднице она точно уж уделила внимание, малышка.

– Ой-о-ёй,– приподнимая своё платье, оборачиваясь так, чтобы следить за Слотропом через плечо.– Я до сих пор чувствую. Сильно видно?

– Тебе придётся подойти поближе.

Она движется к нему, улыбаясь, вытягивая ступню на каждый шаг: «Я смотрела как ты спишь. Ты очень симпатичный, знаешь. Мать говорила ещё, что ты жестокий».

– А вот проверим,– он склоняется мягко куснуть в одну из щёчек её зада. Она выкручивается, но не отходит.

– Мм. Тут этот зиппер, ты бы…– Она поёживается, вертится пока он расстёгивает её, красная тафта соскальзывает вниз и в сторону, а там, ясное дело, один или два лавандовых подтёка начинают проступать на её заднице, безукоризненных обводов, гладкой словно сливки. При всём её малолетстве, она затянута ещё и в крохотный чёрный корсет, что стискивает

ей талию до диаметра коньячной бутылки и выталкивает юные грудки кверху маленькими белыми полумесяцами. Атласные подвязки, украшенные замысловато порнографической вышивкой, спускаются по каждой ляжке держать чулки, верх каждого в отделке из тёмного Алансонского кружева. Обнажённые тыльные стороны её ног мягко трутся о лицо Слотропа. Он начинает осыпать их широкими прикусами энтузиаста задниц, одновременно дотягиваясь к переду поиграть губками пизды и клитором, маленькие ступни Бианки топочут в нервном танце, пока он рассеивает засосы, красные туманности, по её чувствительным местам. Она пахнет мылом, цветами, потом, пиздой. Её волосы рассыпались до уровня глаз Слотропа, шелковистые и чёрные, секущиеся кончики перешёптываются на пояснице её белой спины двигаясь в и из поля зрения, словно дождь… развернувшись, она опустилась на колени расстегнуть его брюки со складками. Склоняясь, закладывая волосы себе за уши, девочка берёт залупу Слотропова хуя в свой накрашенный рот. Глаза её поблескивают сквозь папоротник ресниц, мышата детских рук бегают по его телу, расстёгивая, лаская. Такой хрупкий ребёнок: её горло, сглатывая, звенит стоном, пока он стискивает её волосы, выкручивает… она знает о нём всё наперёд. Знает точный момент, когда надо убрать свой рот и подняться, Парижские туфли-шпильки без задников расставлены по бокам от него, покачиваясь, волосы мягкой волной сбегают вперёд обрамляя её лицо, повторяются темнотой корсета обрамляющего её лобок и живот. Вскинув голые руки, маленькая Бианка поднимает свои длинные волосы, встряхивает своей головкой отбросить пышную гриву вдоль спины, затем заострённые кончики пальцев движутся вниз, медленно, заставляя его дожидаться, вниз по атласу, по всем блестящим крючочкам и кружеву, к её ляжкам. И вот лицо её, круглое младенческой пухлостью, её огромные оттенённые ночью глаза обращаются вниз и, сгибая колени, она направляет его член в себя, опускаясь медленно, мучительно, пока он заполняет её, натягивает полностью...

И что-то, э, типа забавное, тут случается. Не то чтобы Слотропу сразу же и дошло, пока всё происходит—уже попозже он врубится, что был—возможно это прозвучит странно, но он был вроде как, на самом деле, внутри своего собственного хуя. Если тебе под силу такое представить. Да, внутри главенствующего органа, целиком, все колониально побочные ткани забыты и брошены на их собственное усмотрение, его руки и ноги словно бы вплелись в сосуды и жилы, его сперма рявкает всё громче и громче, приготовляясь извергнуться, где-то там ниже его ног… тёмно-бордовый и вечерний пиздосвет достигает его одиночным лучом сквозь отверстие над головой, отражаясь в прозрачных соках струящихся вверх вокруг него. Он заточён. Всё, вот-вот кончит, кончит невероятно, а он беспомощен тут, в этом героическом взрывном заскоке… красная плоть откликается эхом… необычайное ощущение ожидания взлёта...

Она спешит, его прелестная наездница, запрокинув лицо, сотрясается сверху донизу, мышцы верха ляжек напряглись как канат, детские груди вытиснулись из её одёжки… Слотроп притягивает Бианку к себе за её соски и кусает каждый очень крепко. Охватив руками его шею, обнимая его, она начинает кончать, и он тоже, их собственный потоп вздымает его и его ожидания, из глазка на вершине башни и в неё, в небывалом взрыве прикосновения. Оглашение пустоты, чем ещё могло это быть, если не царственным гласом самого Агрегата?

Где-то в их замершем соитии, её сердце колотится, синичка в снегу, её волосы, занавешивают, скрывают оба их лица, язычок на его висках и веках снова и снова, шелковистые ноги трут его бока, прохладная кожа её туфлей на его ногах и щиколотках, лопатки приподымаются на спине словно крылья всякий раз, как она его обнимает. Что это было? Слотропу кажется, что сейчас он расплачется.

Они в объятиях друг друга. Она сказала, что им надо скрыться.

– Конечно, только нужно выбрать момент, чтобы где-то сойти. Свинемюнде, или ещё где.