Круглая Радуга

Пинчон Томас Рагглз

Shit ’n’ Shinola

– Ну-ка,– грит Кислота,– вы мне растолкуйте Американское выражение Shit от Shinola.

– Это ещё что,– орёт Моряк Бодвайн,– задания мне давать надумал? Это какое-то Продлённое Изучение Американского Сленга или ещё какой-то shit? Отвечай мне, старый дурак,– схватив Кислоту за горло и за лацкан трясёт ассиметрично,– ты тоже один из Них, так что ль? Говори,– старый Тряпичный Энди у него в руках, плохое утро с наплывом подозрений у обычно сдержанного Бодайна. «Стой. Стой».– хнычет изумлённый Кислота, изумление сменяется, то есть впрямую, хнычущим убеждением, что волосатый Американский мореход рехнулся...

Ну. Тебе случалось слышать выражение Shit от Shinola. Типа там: «А, да ты не отличишь Shit от Shinola в этом деле». Или: «Матрос—ты не отличаешь Shitот Shinola!»– и тебя посылают драить

гальюн, или ещё похуже. Одно из предположений, что Shitи Shinola относятся к дико различным категориям. Тебе представится—наверное просто из-за того, что они пахнут так по разному—что Shitи Shinola никак не могут сосуществовать. Просто невозможно. Какой-нибудь посторонний в Английском языке, какой-нибудь Немецкий наркоман вроде Кислоты, не зная ни одного из этой пары слов, может принять «Shit» за юмористичное междометие, из тех, что адвокат в котелке, складывая бумаги, впихивая их в коричневый портфель, может обронить с улыбкой: «Shit, Герр Баммер»,– и он выходит из твоей камеры, лощёный ублюдок, навсегда… или же Scchhit! хряснула в карикатуре гильотина какого-то чёрного-с-белым политика, голова катит подгору, чёрточки изображают забавные, сферично круговоротные узорчики, пока ты думаешь да, так тебе и надо, да отчикнули, одним грызуном меньше, schitt ja! А насчёт Shinola обратимся к университетчикам, Францу Пёклеру, Курту Мондаугену, Берту Фибелю, Хорсту Ахтфадену и другим, их Schein-Aulaлучится, в алебастровом стиле Альберта Шпеера, стадион на открытом воздухе с гигантскими хищными птицами из цемента в каждом углу, крылья вскинуты вперёд, укрывая под каждой крыло-тенью затаённое Германское лицо… при взгляде снаружи, Аудитория золотится, белое золото, в точности как у одного ландышевого лепестка под солнцем в 4 часа пополудни, безмятежна, на вершине небольшого, искусственно насыпанного холма. В ней есть талант, в этой С-виду-Аудитории, к возвышенному преподношению привлекательных профилей, перед благородными толпами, к внушению основательности, через повторы возвращений вёсен, надежд любви, таяния снега и льда, академически Воскресного покоя, запахов травы просто растёртой или срезанной, или позже превращающейся в сено… но внутри Schein-Aula всё синее и холодное, как небо над головой, как отпечаток через синюю копирку или же планетарий. Никто внутри не знает куда надо смотреть. Начнётся над нами? Там внизу? Позади нас? Посреди воздуха? и когда уже...

Но есть таки место, где Shitи Shinola сходятся воедино и это мужской туалет Бального зала Розаленд, откуда Слотроп отправился в своё путешествие через унитаз вниз, как представлено в Бумагах Св. Вероники (сохранившихся, загадочно, при великом разрушении этого госпиталя). Shit, в общем-то, того цвета, который белый народ боится больше всего. Shit это присутствие смерти, не какого-то абстракт-артного персонажа с косой, но околелого и гниющего трупа внутри тёплой и персональной, личной жопы белого человека, что придаёт крайнюю интимность. Вот зачем и нужен тот белый унитаз. Много ты видел коричневых унитазов? Фиг там, унитаз цвета надгробных камней, классических колонн мавзолеев, тот белый фарфор сама эмблема Лишённой Запаха и Официальной Смерти. Shinola, крем для обуви, как-то совпала с Shit по цвету. Чистильщик обуви Мальколм наяривает Shinola, отпахивая меру наказания вынесенную белым человеком за грех оказаться рождённым такого же цвета, как Shit и Shinola. Приятно думать, что в одну из Субботних ночей, в одну этаже-трясную Линдипопную ночь Розеленда, Мальколм поднял глаза от туфлей какого-то Гарвардского паренька и перехватил взгляд Джека Кеннеди (сына Посла), в то время третьекурсника. Приятно думать, что у молодого Джека могла быть одна из тех Бессмертных Лампочек над головой—придержал ли Красный свою яростную бархотку на какой-то микрон бита, на достаточную щёлку в том муаре, чтобы белый Джек увидел сквозь, не сквозь неё, а поверх неё сквозь блеск туфлей своего однокурсника Тайрона Слотропа? Составлялись ли эти трое когда-то уже таким образом—воссевший, присевший, проходящий сквозь? Впоследствии Джек и Мальколм были убиты. Судьба Слотропа неясна. Может быть, Они удумали что-то другое для Слотропа.

Происшествие в Туалете Трансвеститов

Небольшой обезьян или орангутанг, держа что-то за спиной, заходит бочком, неприметно, среди в сеточку очулоченных ног, носков скатанных в кольцо ролика пониже лодыжки, молодёжных шапочек заткнутых в аквамарин искусственного шёлка кушаков на талиях. Наконец, он приближается к Слотропу, на котором парик блондинки и тот самый длинный волнистый прикид со скрещёнными лентами, что был на Фэй Рэй в её кинопробе сцены с Робертом Армстронгом на корабле (учитывая

его случай в туалете Розаленда, Слотроп выбрал это платье не только из некоего подавленного желания нарваться на содомию, невообразимо, от чёрного гориллы великана, но также из спортивной невинности к Фэй, о которой он никогда не говорил, разве что показывал пальцем и шептал: «О, погляди...»—какая-то честность, отвага, чистота самого наряда, его широченные рукава, так что где ни прошвырнёшься видно где отирался…).

В тот первый миг, задолго до полёта:

Ущелье, динозавр (летающие кони

И челюсти разбиты вдрызг) шипящий змей,

Что на тебя напал в твоей пещере,

Птеродактиль либо паденье, нет—пронесло…

Пока висела там я, ночь и лес сливались вместе,

И полыхали факелы на стенах,

Висела в ожидании Явления из ночи,

Я тогда молилась не за Джека мешкавшего глупо

На палубе—о, нет. Я думала о Денхаме,

Лишь он, вооружённый камерой и пистолетом,

Прокрадывался с умудрённостью бродяги

По Земле Темнейшей, снимая всё подряд,

То камерой, то из пистолета—

Карл Денхам, режиссёр мой, мой незабвенный Карл…

Ах, укажи куда смотреть, шепни мне реплику...

Мы видели их под тысячью имён… «Грета Эрдман» всего лишь одно, этих дам, чья работа всегда покорно съёживаться в Ужасе… ну а дома после работы они засыпают, как и мы, и видят в снах убийц, заговоры против хороших, порядочных людей...

Примат приблизился к Слотропу, передаёт ему в руки то, что нёс йааггхх это круглый чёрный шар анархистской бомбы, вот это что такое, и бикфордов шнур уже горит... Обезьяна скачками бросается прочь. Слотроп всё так же просто стоит там, в скользких сырых залахах, его макияж начинает расплываться, оцепенение в глазах несомненно, как полированный мрамор, а губы стиснулись в тугой волдырь пчелиного укуса: ну-и-что-мне-на-хрен-теперь-делать? Он не может вымолвить ни слова, связной всё ещё не явился, а его голос выдаст его маскировку... Шнур горит, становясь всё короче. Слотроп озирается. Все писсуары заняты. Может просто сунуть шнур перед чьим-нибудь хуем, в струю мочи… уф, но если подумают, что я заигрываю или ещё чего-то там? Блин, иногда хочется, чтоб я не был таким нерешительным… м-может если я выберу кого-то слабее себя… но с другой стороны у недоростков рефлексы резче, не забывай—

Его избавил от нерешительности высокий, толстый, несколько Восточного вида, трансвестит, чей идеал, личный и киносценичный, скорее всего Маргарет О’Брайен. Этому Азиату как-то удаётся выглядеть грустным и с косичками даже когда он выхватывает у Слотропа шипящую бомбу, бегом уволакивает плюхнуть её в унитаз и спустить воду, возвращается к Слотропу и остальным с выражением гражданского долга исполненного как следует, когда вдруг—

КРАППАЛУУМА гремит грандиозный взрыв: вода взмётывается изумлённым зелёно-синим языком (когда-нибудь видел туалет орущий «Ой!»?) из всех и каждого покрытого крышкой унитаза, трубы сорвались и визжат, стены и пол содрогаются, штукатурка начинает осыпаться полумесяцами и пыльными полотнищами, а все тараторившие трансвеститы смолкают, тянутся притронуться к кому-нибудь рядом жестом, подготовить к Голосу из Репродуктора, огласившего:

– Это была натриевая бомба. Натрий взрывается при контакте с водой.– Значит шнур был уловкой, грязная крыса... – Вы были свидетелями кто бросил её в унитаз. Это опасный маньяк. Схвативший его, получит большое вознаграждение. Ваш клозет мог бы превратить вид Нормы Ширер в корзину для мусора из подвала глазной клиники Гимбела.

Тут они все они набросились на бедного протестующего фаната Маргарет О’Брайен, покуда Слотроп, которому унижение, а также (раз прибытие полиции всё больше и больше запаздывает) сексуальные издевательства и пытки всерьёз грозили (Ну ты мне ответишь, Папочка!), ускользает, развязывает, приближаясь к выходу, атласные тесёмки своего платья, неохотно сдёргивает, с намащенно-зализанной головы, сияющий парик невинности...

Реприза с Такеши и Ичизо, Комичными Камикадзе

Такеши высокий и толстый (но волосы не заплетает в косы как Маргарет О’Брайен), Ичизо невысокий и худой. Такеши пилотирует Зиро, Ичизо пилотирует Охку, это длинная бомба, вообще-то, с кабинкой, где сидит Ичизо, с короткими крыльями, ракетным двигателем и парой контрольных манометров позади. Такеши отзанимался в Школе Камикадзе две недели, на Формозе. Ичико пришлось учиться в школе Охка пилотажа шесть месяцев в Токио. Они так же несхожи, как арахисовое масло и варенье. Нечестно спрашивать кто из них кто.