Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II
Шрифт:
23 февраля 1917 г. в 16 часов 10 минут начальник Могилёвского губернского жандармского управления полковник В. И. Еленский направил директору департамента полиции следующую телеграмму: «Его Величество соизволил прибыть благополучно»{576}.
23 февраля 1917 г. Четверг. Царская Ставка. Могилёв
23 февраля 1917 г. в 15 часов императорский поезд прибыл в Могилёв. На вокзале Государя встречали: генерал-адъютант М. В. Алексеев, генерал-адъютант Н. И. Иванов, адмирал А. И. Русин, генерал от инфантерии В. Н. Клембовский, генерал-лейтенант П. К. Кондзеровский, генерал-лейтенант А. С. Лукомский, генерал-лейтенант
Встречавшие, по свидетельству В. Н. Воейкова, произвели на Государя впечатление людей, чем-то смущённых{578}. Это утверждение дворцового коменданта идёт вразрез с письмом Императора Николая II Императрице от 23 февраля, в котором он писал, что на лице М. В. Алексеева читалось «выражение спокойствия, какого я давно не видал»{579}.
Император отправился в штаб, где имел часовой разговор с М. В. Алексеевым{580}. Это свидетельство из дневниковой записи Государя от 23 февраля снова входит в противоречие с его же письмом Государыне, в котором Император пишет, что они с Алексеевым «хорошо поговорили с полчаса»{581}.
Генерал А. И. Спиридович тоже пишет, что Государь в Могилёве «выслушал небольшой рассказ Алексеева, выглядевшего усталым»{582}.
Судя по камер-фурьерскому журналу, разговор Императора Николая II с М. В. Алексеевым был действительно недолгим: с 3 ч 30 мин до 4 ч 40 мин дня{583}.
Таким образом, судя по продолжительности, да и по дальнейшему распорядку дня, ничего серьёзного в разговоре царя и Алексеева не обсуждалось. «Обычная жизнь Царской Ставки началась», — сообщает генерал Д. Н. Дубенский{584}.
Между тем достаточная непродолжительность встречи Николая II и начальника штаба труднообъяснима. Ведь царь ехал в Ставку срочно и по какому-то важному безотлагательному делу, причём инициатором этой поездки был генерал Алексеев.
Ставка встретила Государя отнюдь не радостно. Старшие чины Ставки открыто говорили: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было»{585}.
Д. Н. Дубенский свидетельствует, что вечером 23 февраля к нему подходили чины Ставки и утверждали, что в Петрограде ожидаются тревожные дни «из-за недостатка хлеба»{586}.
Происхождение подобной информации у офицеров Ставки непонятно, и, если только её не придумал задним числом сам Дубенский, она лишний раз свидетельствует об их причастности к перевороту.
Ставка накануне приезда Государя была буквально наполнена «предчувствием» катастрофы{587}.
Д. Н. Дубенский утверждал, что уже 23 февраля ему «рисовалась невесёлая перспектива».
Государь по прибытии в Могилёв тоже выглядел встревоженным и напряжённым. Г. Шавельский вспоминал, что «в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло»{588}.
Шавельский не скрывал, что, узнав о приезде 23 февраля царя, он «решил через день после его приезда уехать на фронт и там задержаться насколько возможно дольше»{589}.
По
23 февраля 1917 г. Петроград
Начавшаяся 23 февраля в четверг забастовка текстильщиц Петрограда вначале не вызвала обеспокоенности у властей{590}.
Забастовки стали носить тревожные характер тогда, когда стало ясно, что главная их цель — нанести удар по объектам военной промышленности. Во второй половине дня прекратили работу военные заводы: Патронный, Снарядный цех морского ведомства, Орудийный, завод «По Воздухоплаванию».
В феврале 1916 г. на ряде военных заводов было введено временное государственное управление, ограничившее права пользования частных владельцев заводов, так называемый секвестр. На Путиловских заводах было выработано новое правление. Его председателем стал генерал-лейтенант флота А. Н. Крылов{591}. Начальником Путиловского завода был назначен член правления профессиональный артиллерист генерал-майор Н. Ф. Дроздов, подчинённый начальника ГАУ генерала А. А. Маниковского. В руках Маниковского были казённые заводы и частные военные заводы, в том числе и Путиловский{592}.
18 февраля 1917 г. рабочие одного из цехов Путиловского завода потребовали 50 % прибавки к зарплате{593}. Когда директор завода отказался выполнять это требование, рабочие устроили сидячую забастовку. Дирекция пообещала сделать надбавку в 20 %, но одновременно 21 февраля уволила рабочих бастующего цеха. Эта крайне неумная с точки зрения интересов администрации мера привела к распространению забастовки на другие цеха. 22 февраля администрация объявила о закрытии этих цехов на неопределённое время: 30 тыс. хорошо организованных рабочих, в большинстве высококвалифицированных, были выброшены на улицу{594}.
Не вызывает сомнений, что действия администрации Путиловского завода способствовали успеху революции. Точно так же не вызывает сомнений, что вся эта забастовка 23 февраля была тщательно спланирована. Как справедливо пишет Г. М. Катков, «причины забастовок всё ещё совершенно темны. Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой-то направляющей силы»{595}.
В связи с этим очевидно, что вся ситуация с забастовкой и увольнениями на Путиловском заводе не могла иметь место без того или иного участия генералов А. А. Маниковского и Н. Ф. Дроздова. Только они контролировали ситуацию на заводе, в том числе и революционные группы.
Но Маниковский не мог действовать по своей инициативе, без руководящего политического центра. Этот центр был в лице А. Ф. Керенского. В. В. Кожинов прямо пишет, что «Маниковский был близким сподвижником Керенского»{596}. Не случайно в октябре 1917 г. Керенский назначил Маниковского управляющим военным министерством.
Нельзя также не коснуться и роли председателя правления «Общества Путиловский заводов» А. И. Путилова. К февралю 1917 г. Путилов, кроме председателя правления вышеуказанного общества, являлся директором Московско-Казанской железной дороги, председателем русского общества «СименсШуккерт» (ныне завод «Электросила»), председателем Русско-Балтийского судостроительного общества и председателем правления Русско-Азиатского банка. К 1917 г. этот банк имел 102 отделения в империи и 17 за рубежом. Его капитал равнялся 629 млн рублей.