Крупнейшие шпионы мира
Шрифт:
В начале 1945 года Нанн Мей провел больше времени и узнал много больше о том, что происходит в Аргоннской лаборатории, чем любой из британских ученых. С тех пор было официально подтверждено, что чикагская лаборатория внесла куда больший вклад в создание конечного варианта бомбы, чем любое другое учреждение США. Так что можно сказать, что ГРУ имело своего шпиона в самом сердце атомных исследований союзных стран.
В мае 1945 года Нанн Мей, безусловно с одобрения Советов, вновь обратился за разрешением посетить Аргонн. Однако у генерала Лесли Гроувса, шефа атомного проекта США, неожиданно возникли
«И хотя у меня не было причин подозревать его – он прошел проверку на благонадежность еще в Британии, – мне не хотелось, чтобы он так много знал о самых последних разработках, – писал впоследствии генерал Гроувс. – Именно по этой причине весной 1945 года я не дал ему разрешения посетить лабораторию в пятый раз за месяц».
Однако у доктора Мея по-прежнему оставались собственные источники информации в Канаде. Предположительно из Монреаля или с канадского завода Чок-ривер он получил жизненно важный образец, который он передал Заботину для последующей отправки в Москву со спецкурьером.
К концу октября 1945 года большая часть этих фактов из жизни д-ра Мея уже стала известна, однако контрразведка не спешила «будить собаку» и торопить события. В контрразведке, в отличие от следствия по уголовному делу, арест – совсем не обязательно наиболее желательная и ближайшая цель. M15 была уверена, что д-р Мей может стать источником куда более важной информации. Согласно данным, полученным из документов Гузенко, д-р Мей должен был в октябре или ноябре встретиться с советским агентом.
День и ночь сотрудники Особого отдела продолжали наблюдения за Меем. Однако в назначенные даты д-р Мей спокойно оставался дома. Не было также никаких признаков появления советского агента у Британского музея. Ноябрь также оказался для контрразведчиков пустым. Ясно, что д-ра Мея предупредили!
Несмотря на международную тревогу, поднятую на самом высоком уровне откровениями Гузенко, до самого начала 1946 года в западную прессу не просочилось ни словечка о разоблачении советской шпионской группы, и, следовательно, Нанн Мей получил тайное предупреждение воздержаться от встречи с неизвестными агентами ГРУ в Лондоне.
Советскому правительству было известно, что сеть Заботина раскрыта. Через два дня после побега Гузенко канадскому правительству были переданы две ноты с просьбой выдать Гузенко, обвиненного, как обычно, в растрате советских государственных средств. А спустя еще несколько недель Заботин и его персонал в Оттаве уже знали, что все члены разветвленной канадской сети находятся под подозрением.
Заботин, безусловно, пытался всячески преуменьшить значение побега Гузенко, однако ему не удалось скрыть исчезновения ста секретных документов. И можно предположить, что Центр ГРУ должен был предупредить тех агентов, которые были скомпрометированы Гузенко.
В конце ноября Заботин знал, что и его собственное положение вКанарисупа».
3 февраля американское радио сообщило о раскрытии в Канаде крупной шпионской группы. Через два дня об этом же официально объявила и канадская королевская комиссия. 15 февраля м-р Маккензи-Кинг, который на протяжении предыдущих пяти месяцев находился в незавидном положении человека, вынужденного молчать, наконец, обнародовал основные факты перед канадским
Д-ра Нанна Мея пригласили посетить британское управление по атомной энергии, где его ожидала встреча с подполковником Леонардом Бартом и другими сотрудниками Особого отдела. Мея проинформировали о серьезных утечках информации об атомных разработках, имевших место в Канаде. Ответ Мея звучал так: «Это для меня новость. Впервые слышу об этом».
Подполковник Барт предположил, что есть основание подозревать Нанна Мея в том, что он поддерживал связь с Заботиным и русским офицером, известным контрразведке под псевдонимом Бакстер. Нанн Мей ответил, что не имеет ни малейшего представления, кого имеет в виду контрразведчик. И в дальнейшем категорически отрицал, что когда-либо передавал секретную информацию каким-либо русским агентам. Тогда Барт спросил Нанна Мея, могут ли возникнуть такие обстоятельства, при которых он был бы готов оказать помощь информацией. Нанн Мей долго молчал. Потом медленно ответил: «Нет, если бы она использовалась для контршпионажа».
Подполковник Барт знал, что перед ним тот, кого он ищет. Последовал обыск на квартире и в кабинете Мея, не давший никаких результатов. Время близилось к полуночи, и Мею разрешили идти домой.
Через несколько дней его вновь допрашивали в офисе на Сэвил Роу. Мей пожаловался на слежку. Тогда Барт обернулся и небрежно бросил своему заместителю, что в будущем им следует быть осторожнее. Нанн Мей явно терял присутствие духа. Его спросили о планировавшейся встрече у Британского музея, и он в конце концов вынужден был признать, что он сам не пошел на встречу, поскольку после возвращения в Англию решил не иметь ничего общего с этим делом. И, наконец, он признал, что передал русскому агенту «микроскопическое количество» урана-233, и согласился сделать соответствующее заявление.
Он сообщил, что год назад в своей квартире в Монреале он встретился с человеком, имя которого Мей назвать отказался, что заставляет предположить, что он точно знал, что могло содержаться в документах, украденных Гузенко.
«Я тщательно обдумал вопрос, чтобы быть уверенным, что развитие атомной энергии не будет ограничено только территорией США. И я принял очень болезненное решение, что необходимо сообщить общую информацию об атомной энергии и удостовериться, что она будет воспринята серьезно. По этой причине я решил принять предложение, сделанное навестившим меня человеком».
Нанн Мей также добавил, что все это дело оказалось для него крайне болезненным, и занялся он им только потому, что почувствовал, что таким образом он сможет внести свой вклад в обеспечение безопасности человечества. Он занимался этим не за деньги, хотя и не отрицал, что в одном случае таинственный советский связник передал ему бутылку виски, в которой находились деньги. Однако это случилось против его желания. И Мею вновь разрешили отправиться домой. И лишь 4 марта он был арестован.
Последовавший суд над д-ром Алленом Нанном Меем вызвал довольно вялую реакцию британской публики, внимание которой в те дни было приковано к репортажам с Нюрнбергского процесса, в которых живописались нацистские зверства.