Крушение империи
Шрифт:
— Его теперь здесь нет, — произнес государь.
— Позвольте мне всем говорить, что он не вернется?
Государь помолчал немного и сказал:
— Нет, я не могу вам этого обещать — вашим же словам верю вполне.
— Верите ли вы, государь, что возбудившие запрос были движимы самыми верноподданническими чувствами и преданностью к престолу, что их побудили к тому те же чувства, которые заставили и меня вам докладывать?
— В вашем докладе я чувствовал искренность и верю Думе, потому что верю вам.
Мне хотелось узнать, остался ли доволен государь моим докладом.
— Ваше величество, — сказал я, — я шел сюда, готовый понести кару в случае, если бы я имел несчастье разгневать ваше величество. Если я превысил
— Я вас благодарю. Вы поступили, как честный человек, как верноподданный.
— Ваше величество, позвольте мне просить у вас, в знак особой милости ко мне, счастья быть представленным наследнику цесаревичу.
— Разве вы его не знаете?
— Я никогда его не видал.
Государь велел позвать наследника, и я представился ему как «самый большой и толстый человек в России», чем вызвал его веселый смех. На мой вопрос, удачен ли был накануне сбор в пользу «колоса ржи» — этот удивительно симпатичный ребенок весь просиял и сказал: «Да, я один собрал пятьдесят рублей, это очень много».
Государь с доброй улыбкой смотрел на сына и добавил:
— Он целый день не расставался со своей кружкой.
Здесь государь встал и, протянув руку, сказал:
— До свидания, Михаил Владимирович.
И когда уходил, услышал громкий шопот наследника: «Кто это?» и ответ государя: «Председатель Думы».
Наследник выбежал за мной в переднюю и все время смотрел в стеклянную дверь. «Не простудитесь, — сказал я ему, — здесь дует». Он закричал: «Нет, нет, ничего». Рядом появился улыбающийся Деревенько, и я обратил внимание на всех, выстроенных в шеренгу лакеев, солдат и казаков. С какой любовью они смотрели на наследника.
Характерно, что старший камердинер государя Чемодуров, провожая меня, сказал: «Ваше превосходительство, вы бы почаще приезжали к нам. У нас мало кто бывает, и мы ничего нового не знаем».
Я был растроган доверием к себе и терпением, с каким я был выслушан до конца, особенно после всех предупреждений: «Он не будет слушать, он заупрямится, он рассердится и т. д.».
Когда я вернулся домой, у меня произошел интересный разговор с управляющим собственной его величества канцелярией А. С. Танеевым в телефон:
— Михаил Владимирович, скажите мне, отчего меня хотят видеть два члена Думы?
— Не могу вам сказать, ничего от них не слышал.
— Я боюсь, что они по поводу Григория.
— Какого Григория?
— Да вы знаете… Григория (заикаясь) Распутина.
— Что общего между вами и Распутиным, какая связь?
— Так знаете… Я думал…
— Рад, что вы сами признаете, что с вами есть причина говорить об этом мерзком хлысте. Я вам скажу, что если вы честный человек, вы должны его убрать из Царского — и вы знаете как.
— Я ничего не знаю.
— Нет, вы знаете, и если не исполните своего долга честного человека, вся ненависть России падет на вашу голову. Ваше имя все связывают с проклятием России — Распутиным.
— (Издает какие-то звуки…). До свидания…
В тот же вечер я поехал в Думу и был моментально окружен депутатами, которым в кратких словах сообщил содержание доклада и о милостивом ко мне отношении государя. На всех мой рассказ произвел хорошее впечатление. Самым близким же я передал все дословно.
28 февраля утром мне из Царского Села позвонил по телефону дворцовый комендант генерал-адъютант В. Н. Дедюлин и просил заехать к нему на городскую квартиру его. С Дедюлиным мы были старые школьные товарищи и друзья, почему разговор наш носил интимный характер.
Дедюлин сообщил мне следующее: «Стало известно, что после твоего доклада государь почти не прикасался к еде за обедом, был задумчив
Я был поражен этим известием и вечером того же дня собрал чл. Гос. Совета В. И. Карпова [42] и депутатов: Каменского [43] , Шубинского [44] и Гучкова. Мы до поздней ночи обсуждали, как лучше поступить. На другой день я вызвал Даманского, товарища обер-прокурора, в Думу с тем, чтобы он привез требуемое дело. Даманский явился. Я решил представиться ничего не знающим, чтобы лучше все выпытать от Даманского. Это очень ловко удалось. Он выболтал все, что надо было знать. Стараясь убедить меня в чистоте и святости Григория, он сказал, что многие почтенные и видные лица уважают старца и любят с ним беседовать; назвал много имен и подтвердил многие данные, переданные мне раньше разными лицами. Сказал, что Распутин живет у Сазонова, почтенную семью которого он, Даманский, знает хорошо, что там бывают: гофмейстер Танеев, генеральша Орлова, «такой уважаемый человек», как епископ Варнава, графиня Витте и многие другие. На все это я выражал удивление и поддакивал. Даманский держал все время портфель в руках и доказывал мне, что никакого значения это дело не имеет и не стоит его смотреть. Расписывая далее добродетели старца, Даманский выражал негодование на все сплетни и клевету, которые распускаются всюду про него:
42
Карпов, В. И. (р. в 1859 г.) — правый, член Гос. Совета с 1907 г.; выбыл по жребию в 1912 г.; в том же году переизбран.
43
Каменский, П. В. (р. в 1860 г.) — землевладелец, октябрист, земский деятель, уездный предводитель дворянства (1900–1908 гг.), чл. III Госуд. Думы. Тов. председ. центр, бюро «Союза 17 октября». Занимался специально вопросами призрения. Был докладчиком на международном конгрессе борьбы с пауперизмом.
44
Шубинский, Н. П. (р. в 1853 г.) — дворянин-землевлад., коннозаводчик, адвокат, «октябрист», чл. Гос. Думы III и IV созывов. В Гос. Думе выступал с речами реакционного характера.
— Говорят, что он хлыст, развратник, и даже дошли до того, что будто бы императрица Александра Феодоровна живет с ним…
Здесь я ударил кулаком по столу, встал во весь рост, сбросил наивный вид, сделал свирепое лицо и закричал так, чтобы рядом было слышно:
— Вы, милостивый государь, с ума сошли! Как вы смеете говорить при мне подобную гнусность. Вы забываете, про кого и кому вы это говорите!.. Я вас слушать не желаю.
Мой гнев для него был так неожидан, что он побледнел, согнул спину и стал извиняться. Его грязная цель понятна: он вообразил, что одурачил меня, хотел вызвать меня на скользкий путь сплетен, услышать от меня какие-нибудь сальные подробности и передать кому следует. Он был уверен, что я, удовольствуясь его объяснениями, дела совсем не возьму, и был поражен, когда я решительным жестом взял папку у него из рук, запер в стол и положил ключ в карман со словами: