Крушение лабиринта
Шрифт:
Взвивается под самое небо.
И, обратившись во все уменьшающийся темный угловатый клочок – скрывается за грядой отдаленных скал.
Все происходит в считанные мгновения.
И в тот же самый момент, когда исчезает полог – пробуждаются дети. Все сразу, одновременно. И некоторые недоуменно оглядываются, привстав на нетвердых ножках, и начинают плакать.
И жалобные эти звуки служат сигналом. Жители селения устремляются с разных сторон к платформе, смыкая вкруг нее шевелящееся кольцо. Бранятся, кричат и спорят. Хватают на руки хныкающих детей, а то и с руганью отбирают их друг у друга.
На площади остается лишь пустая платформа. Руническая ее золотая вязь ослепительно сияет под уже дневным, жгучим солнцем.
Просверкивает яркий луч в лужицах воды меж камней. Они поросли слегка выгоревшей травою там, где в трещинках сохранилась почва.
Тессий остановился отдохнуть после долгого пути вверх. Скорее лишь для того, чтобы осмотреться, впрочем, – его почти что не утомило трудное восхождение.
А в прошлой жизни я не прошел бы без передышки даже и треть этакого пути! Наверное, это мне уже помогает Сила.
Тессию не забыть картин, какие повидал он при восхождении. Сейчас они как будто все сразу пред глазами его – столь это яркое новое! Они как будто заворожили Тессия, эти неправдоподобно широкие горизонты, каких не видывал никогда он раньше; эти величественные террасы Престола, вздымающиеся над головокружительными пропастями его…
Налюбовавшись далью земли и моря, Тессий запрокидывает голову вверх. И взгляд его улетает в темно-синее небо, вонзается в едва не черную глубину зенита… Такое небо высот! Оно безмерно и оно завораживает – глубокое и безумно яркое. И пустое. И только крохотная белая точка перемещается там, в его покойно-яростной глубине.
Чайка? Не может быть! Они не залетают так высоко.
И Тессий, до хруста в позвонках задрав голову и руки составив рупором, кричит:
– Селий!
Мгновение – и яркий лоскуток начинает стремительно увеличиваться в размерах. Как если бы подстрелили птицу и она падает, сложив крылья.
И лишь почти у самой поверхности широкой террасы Селий останавливает неуправляемое падение. И опускается подле Тессия непринужденно и плавно, и вычертив при этом замысловатый вираж.
Глаза летучего бога сияют, как его бездна.
– А я ведь знал: когда-нибудь ты меня окликнешь с этих уступов, Тессий! – говорит он вместо приветствия. – Героев тянет созерцать Игры; новорожденные отыскивают портал, который ведет на Круг; молодые боги – вот точно также не могут устоять пред очарованием круч Престола! И это все без подсказки, Тессий. Потому что это что-то в крови!
– Один из Основных входов располагается где-то здесь, – продолжает Селий. – Но будь оно и не так – не меньше б он манил нас, наш седовласый красавец! Возможно, именно потому нас и называют вышние. Ведь вот что отличает бога от простых смертных: если ты видишь, что существует более высоко расположенная земля, – рождается неотступное чаяние стоять на ней!
Их волосы и полы плащей развевает ветер. И боги улыбаются друг другу и этому простору, что вокруг них.
Его полет опьянил его,
– Коварно это желание, – откликается, наконец, Тессий. – Я понял это, когда заметил, что восходящий путь представляет собой ступени. Пока взбираешься вверх, все время изменяется представление о том, сколько их еще до вершины. Ведь каждая ступень содержит иллюзию. Пока преодолеваешь отвесную ее часть, мерещится почему-то, что над головой уже только небо. А перевалил на террасу – видишь: нет, очередная стена отделяет тебя от оснеженного пика. И сердце повторяет ошибку, нянчит не основанное ни на чем чаяние: теперь тебе представляется последней вот эта, следующая ступень!
И Тессий прибавляет, чуть тише:
– Не знаю даже, хорошо это или плохо. Разочарованья болезненны, и однако… хватило ли б запала карабкаться, если бы каждый раз не стучало сердце: сейчас!… Вот еще немного!… Сейчас!…
Летучий со вниманием слушает своего друга.
И Селий понимает его, как это можно прочесть по изменениям выражения глаз Летучего и улыбке. Да, понимает и несмотря на то, что Селию самому не приходится никуда карабкаться – в силу особенности его Искусства. По крайней мере – в непосредственном смысле слова.
– Ты говоришь, – продолжает, между тем, Тессий, – такое восхождение влечет любого из нас? Скажи мне, почему же тогда я никого не встретил на сих террасах? Великие места! Незабываемый путь… и, однако, все это время я оставался с Престолом – наедине.
– Здесь можно только бывать, – отвечает летучий бог. – Краса высот несравненна, но она не отделима от холода. И чем высота блистательнее, тем ледяное ее дыханье более сказывается. Все расширяются горизонты, и облака остались внизу, и, наконец, вот она – кристальная конечная ясность, которой так алчет ум! Но здесь-то и обнаруживается, что сердце просит еще тепла. А непосредственно около самых высоких пиков не достает уже даже и просто воздуха для дыхания. Приходится возвращаться.
– Мы почитаем высоты прекраснейшими местами, – завершает тираду Селий, – но обосновываемся, как правило, на склонах Неприступного плоскогорья или где-нибудь в недоступных бухтах… Люди, которые поклоняются нам, – они верят, что боги обитают на уступах Престола. Что же, душой мы здесь…
Летучий ненадолго мрачнеет, но затем его лицо просветляется. И, более того, Тессий видит: в глаза его собеседника возвращается, почти, прежний блеск.
– Но существуют и исключения! Знаешь, где мы сейчас? Я припомнил, – и Селий ведет рукою, – ведь это все владенья Элейны. Носительницы, быть может, наиболее своенравного из Искусств! Она-то не противоречит себе…