Крушение лабиринта
Шрифт:
И вперивает в него взгляд.
К этому мгновению уже вся армада, как одно судно, летит вперед. Широкие багровые паруса развернуты и напряжены ветром. Как если бы сошла с небес туча – да не с теперешних небес полудня, а с иных – мятущихся, предгрозовых и вечерних. И мчится по-над волной, и ярятся, перекатываясь, упругие ее заряженные громами клубы…
На выгнувшихся вперед полотнищах белой краской изображена рыба. Шипастая, наплывающая с открытой пастью. Сверкающие ряды весел взлетывают из волн.
Стратег Этрурий
И легкая волна холода распространяется от Этрурия. Она заставляет поеживаться богов, стоящих близко к нему.
Глаза стратега моргают. Одновременно все тело его отклоняется чуть назад. В сей же миг – передовое судно микайнов охватывает огонь! Взвивается неукротимой свечой высокое, яркое – даже под солнцем – пламя!
Корабль, что был мгновение назад невредим, полыхает весь. От носа и до кормы. От паруса и до киля – судя по вырывающимся из волн около его бортов пузырям и разлетающимся стремительно клочьям пара. Как будто бы все дерево флагмана оказалось в единый миг пропитано маслом – и масло вспыхнуло.
Ни одного движенья на пылающей палубе. Не мечутся в отчаянии схваченные огневым клубом. Не падают, проламывая в исступлении поручни, в воду за борт. Настолько велика сила жара: всех, что были на корабле, в единое мгновение взяла смерть.
Армада продолжает мчаться вперед.
Не нарушая строя, не убавляя скорости.
Стремительные корпуса-лезвия, хищные, проницают пар; верхушки мачт проплывают, вспарывая клубы дыма, растекшиеся над волнами…
Порывы ветра расчищают пространство. От уничтоженного пламенем судна остался лишь обгорелый остов. Он кренится и медленно идет под воду, и его шпангоуты, воздетые к небесам, курятся черной копотью.
Сквозь них заметен корабль, который несколько отличается от прочих судов микайнов. Он более широк и осадист. Он медленно разворачивается… Нелепое угловатое сооружение возвышается его на корме. Проходят в колдовском диске перед богами мощные брусья, запрокинутые назад. Они несут чашу с камнем.
Тяжелое боевое судно выравнивается по курсу, обойдя останки сгоревшего. Его блестящие весла, в очередной раз погрузившись в воду, вдруг замирают. Рождается широкий шлейф пены… Метательная чаша словно возникает из ничего над грязно-багровым парусом. И падает, обессиленная, обратно. По центру смотрового диска богов начинает расти крутящийся, неудержимо близящийся угловатый скальный обломок.
В каверне Боевой Башни стремительно убывает свет. Снаряд, летящий безошибочно в цель, застит солнце. И это напоминает солнечное затменье, совершающееся в считанные секунды. Боги, оцепеневшие от неожиданного зрелища приближающегося обломка, погружаются в тьму.
Но в следующее мгновенье мрак диска взорван. И унесен с разбрызнувшимися осколками. И кажется еще более ярким новорожденный луч.
Таурий, стоящий около диска в ослепительном белом, как
– Глаза Великого Тура способны расплавлять в воздухе острия палий, метаемых механизмами! – произносит он с торжествующей усмешкой. – Так им ли было не разбить камень? Что может противостоять, вышние, непревзойденной мощи наших Искусств?
Вновь ясная лазурь светит из боевого диска. И вглядывается в него, стоя перед ним, великан Этрурий. Вот снова его широкие плечи откачиваются чуть-чуть назад.
И новый факел является на морском просторе!
А в следующие мгновения их два… три… четыре возносящихся к небу столпа огня!
Клубится тяжелый дым… подбитый клочьями пара, подсвечиваемый движущимся кострами он иногда вовсе застит атакующую армаду. И кажется: она канула, ее вообще нет более. Но под порывами ветра развеивается бурлящее марево, и тогда видно: микайнские корабли все также, не обращая внимания на потери, не нарушая строя плывут вперед.
– Приятно видеть настоящих мужчин, – произносит царь, глядя перед собой задумчиво. – Они сражаются словно наши дети, герои.
…Треть атакующих кораблей взята пламенем.
Тяжелое дыханье стратега разбудило эхо под сводами, и будто бы они хрипят с ним, готовые уже рухнуть под непосильным бременем. И кто-то из богов причитает, непроизвольно слабо раскачиваясь в напряжении, переходящем в странное забытье:
– Такого никогда еще не было! Зачем они ищут смерть? Всё – как предрекал Сандрий!
Изображение в диске делается размытым, немного вздрагивающим. На поражаемых пламенем судах вспыхивает теперь лишь парус. И только уже затем огненный язык как бы нехотя оседает вниз, расходясь по палубе. И тогда видно, как воины врага мечутся, охваченные огнем, и сталкиваются друг с другом, и опрокидываются в волны…
– Свершилось! – произносит вдруг царь, оборвав раздумье, резко обозначившее морщины на его лбу. – Благодаря Искусству стратега враг обескровлен. Нам даже и не следует более препятствовать его высадке. И полукогорта разобьет легион, если она составлена из богов! Да, наши Искусства мирные в основном… но… самая необычность их действия заронит в душу микайна необоримый страх.
Последние слова звучат без уверенности. Таурий позабыл вложить в них энергию, необходимую для поддержания боевого духа защитников Блаженного Острова. Отвлекшись ли на размышления о возможных перипетиях битвы или на что другое… И в этом смысле царь допустил ошибку. Он понимает это и стремится ее исправить, произнеся подчеркнуто твердо:
– Стратег, отойди от диска!
Вослед его словам повисает тяжкая тишина, взрываемая лишь надсадным дыханием великана. Этрурий медленно оборачивается к царю, качнувшись. И даже резкие тени не могут скрыть черные круги, залегшие вокруг его глаз. Из вздрагивающих ноздрей Этрурия течет кровь, и алые тяжелые капли обрываются с подбородка и пропадают, соприкоснувшись с колдовскою материей белого одеяния, таково ее свойство.
– Даже и царь богов не смеет приказывать богам, Таурий!