Крушение лабиринта
Шрифт:
Жар исчез, как будто его и не было. Разомкнутые звенья срослись, и, слившись, они померкли. И только лишь колкий холод разбегается теперь волнами мурашек по коже пойманного. Как будто бы на шее у него ожерелье, только что поднятое из омута, где пролежало оно немалое время около ледяного ключа.
Истаивает облачко измороси… на груди пленника – серебряный полудиск, прикрепленный к цепи. И вспыхивает на нем, на одно мгновение, слабый свет – и обегает рисунок: скорпия, изготовившаяся к удару.
И в этот миг умирает в небесах метеор, прошив
Базальтовые стены колодца уходят вверх. Влажные, они блестят в тусклом свете. Где-то высоко есть отверстие, но его нельзя видеть – все скрыл текучий, плавающий туман.
Пол камеры бугрист, узок. И брошено на нем тело – мальчик, схваченный этой ночью. Он распростерт на спине, недвижен. Его голова безжизненно запрокинута, веки сомкнуты.
Но движутся под ними глаза.
И губы, время от времени, начинают шептать бессвязное. И вздрагивает на груди полудиск, и бряцает иногда слабо о гранитный пол цепь. Все тело мальчика покрывает пот, несмотря на холод.
Он предан одиночному заключению в бесконечно высокой камере. Но в действенность одиночества не легко поверить. Огромная и белая голова склонена над мальчиком – тяжелая, неподвижная.
То каменное изваянье быка: его свирепой склоненной морды и мощной шеи. И это – изображенье бога, не только зверя. И будто бы работа груба, но на самом деле сие лишь лаконичность резца, желающего не славы, а передать постигнутое.
Контур массивного загривка так совершенно вписан в случайный излом стены, что создается цепенящее впечатление: широколобый зверь замер, наклонив рогатую голову… вот в это самое мгновение выступив из этой скалы. Как будто он пронизал ее насквозь. Ведь камера не имеет входа.
На выпуклом пространстве между рогами – знаки, которых шесть. И складываются они во фразу: УТРОМ ЭТОГО ДНЯ ДАРУЮ ТЕБЕ СТРАНСТВИЕ.
Свечение, проницающее туман, становится, постепенно, ярче. Где-то далеко, где-то вне этой невообразимой толщи – восходит солнце.
Приходит из недр удар.
Неслышимый, и однако настолько сильный, что вздрагивает бугристый пол. И мальчик открывает глаза.
И взгляд, родившийся чуть, оказывается немедленно поглощен каменным, неотступным взглядом. Захвачен прицелом глаз – пустых, но как будто выталкиваемых яростью из орбит.
Из одного кошмара пробудиться во следующий!
А с глыбою, которой придана форма главы быка, начинает происходить странное. Она как будто бы нагибается, клонится… А ведь на самом деле это она опрокидывается, неудержимо падает!
И лишь в последнюю секунду лежащий успевает скинуть оцепененье и откатиться в сторону.
Рога ударяют в место, где за мгновение до этого были грудь и предплечье мальчика. Выщербленный пол вздрагивает. Огромная голова лежит, и выглядит она теперь отсеченной.
Над
Его закрывала собою глыба, пока не пала.
И это отверстие представляет собою правильной формы арку – вход в камеру. За ним неплотная тьма, и в ней угадывается уходящий вдаль прямой коридор; его неровные своды выхватывает, похоже, вздрагивающее вдали пламя.
Алые беспокойные блики все ярче на завитках каменного загривка…
Она казалась намертво врезанной в эту стену, рогатая голова! Она готовила мне погибель… она же – открыла потайной путь, какой невозможно было предположить из каменного мешка.
Обнажена поверхность огромного каменного шарнира, державшего изваяние, и она мерцает, отполированная до блеска. И узенькие ступени вырезаны по ней, симметричные, с двух сторон.
В проеме арки являются, по двое, закутанные в багряное – и расходятся, синхронно спускаясь в камеру по ступеням.
На лицах алые маски. Движения уверенны и точны, несмотря на то, что прорезей для глаз нет.
В безмолвии обтекают они поникшую рогатую голову. Потрескивают в руках факелы. Вот кто-то вздергивает мальчика на ноги, и его ведут, и понуждают его подняться по тем ступеням.
Его куда-то влекут, поддерживая слегка под руки… перед ним открывается нескончаемый коридор.
Тяжелая голова становится позади на место, почти бесшумно. И отсекает свет утра… туннель однообразен и прям. Танцует от многочисленных сквозняков огонь, который несут идущие. Плывет однообразно по сторонам камень шершавых стен.
Ось коридора пряма – и при этом его ширина проема меняется с каждым шагом, волнообразно и регулярно. И это создает впечатление, будто пространство вокруг пульсирует, будто бы стены туннеля – дышат.
И возникают по сторонам иногда тяжелые гнезда тьмы. И невозможно понять, что это: какой-то подземный ход или, хоть и глубокая, но все же слепая ниша.
Не ВЕЧЕН ли это путь? И не он ли, один лишь он был всегда, а прочее – сны в пути?
Но появляется вдали свет. Слабый, и однако он спокойный и белый. Наверное, это цель. Багряное мерцание растворяется и смолкает пред стрельчатым высоким проемом, перед сиянием утра.
Они проходят… подобного великолепия мальчик еще никогда не видел! Просторный солнечный зал, и его округлые стены облицованы мрамором и равномерно суживаются все кверху. Тем самым образуя пространство конуса, соразмерного и высокого. В огромном этом зале ни одного окна – и однако чистый, прохладный воздух. И яркий свет, и на полированные плиты лег всюду ровный, сияющий мягко отблеск.
Массивный, темного металла широкий диск виднеется посреди. Он словно бы парит в воздухе, средь матового сияния… и далеко не сразу глаза, осваиваясь с переменою освещения, замечают цепь, на которой подвешен диск. Ее крученые звенья уходят вверх, и они теряются в опрокинутой короне лучей на вершине конуса.