Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева
Шрифт:
Накануне вечером был «прощальный» ужин. Подали коньяк и виски, вино. Но настроения не было, да и говорить не о чем. Единственное разве — о весне 1985 года. И тогда начинаются воспоминания, как мешали Горбачеву занять пост на Олимпе и что делали против него, чтобы убрать с политической арены. Генсек хорошо помнит все и называет имена. Нет, он ничего не забыл…
Около 12 ночи расходимся. В номере темно, муторно, и все надоело. Собираю бумаги. Для доклада их присылали и сюда, лично Горбачеву. Или передавали через меня. А. И. Лукьянов, заведующий общим отделом, знает дело и залеживаться бумагам не дает. Так уж воспитан всей обстановкой, ответственностью, которая традиционно была перед генсеком, Политбюро ЦК.
…Начальство уехало, садимся и мы в машины
День кончился, сколько их было и будет еще. Но теперь все меньше остается удовлетворения от работы. Впечатление такое, что мы делаем что-то не то, направляя все силы в слова — доклады, речи, выступления. Как-то напряглось общество, лишилась четкости в действиях партия. Положение в экономике остается более чем сложным. Пока начальство выясняет, что же все-таки представляет из себя перестройка, занимается моральным стриптизом, ругает своих предшественников, люди все больше задумываются — куда же руководство клонит, что нужно делать?
Это покажется, может быть, невероятным, но что конкретно делать, тогда не знал никто. Начиналась пора теоретического разброда и путаницы, организационной немощи. Сегодня говорится одно, завтра другое, а делается третье.
…Через день назначается заседание Политбюро ЦК. Все получили проект доклада и в те времена еще считали, что могут влиять на содержание изложенных в нем концепций. Обсуждение разворачивается капитальное. Вроде бы все члены Политбюро равны, но начинают выступать по старшинству — кто ближе к председателю. И что я стал с печалью замечать, так это то, что все чаще и чаще превозносятся доклады генсека, его идеи. И вот теперь взахлеб говорится о тех или иных удачных положениях. Но затем и лишь как пустячки следуют некоторые замечания, редакционные поправки, и не по принципиальным вопросам. Однако Громыко, сначала активно предлагавший свои замечания по существу, скоро сник и стал помалкивать или говорить уклончиво, неохотно.
Когда заседание кончилось, Михаил Сергеевич сказал, как всегда:
— Посмотрите, что учесть. Разумеется, не все, что там наговорили.
С таким поручением можно легко отбросить все замечания, но мы стараемся взять все целесообразное, действительно улучшающее текст. Пролетают еще два дня работы, и текст готов. А время съезда приближается, уже начали съезжаться делегаты. Горбачев закрылся дома и читает текст вслух, выверяет время, когда делать перерыв. Часто звонит, спрашивая: что нового?
— Я еще кое-что поправил в тексте, — говорит Горбачев, — надо перепечатать несколько страниц.
Проходит еще пара часов, и поступает еще просьба перепечатать страницы, иногда те, по которым недавно прошлась рука генсека.
Вместе с Е. К. Лигачевым и Г. П. Разумовским Михаил Сергеевич формирует состав будущего Центрального Комитета партии. Это очень важная и ответственная часть всей работы съезда. Большинство членов Политбюро просто не знали, кого изберут, а кого освободят. Эта тайна — основа великой власти лидера — позволяла ему решать судьбу ЦК и Политбюро волевым путем. И мало кто знал, что это важнейшее решение — плод личных размышлений. Генсек определял, кто войдет в ЦК, а члены ЦК в благодарность выбирали его своим руководителем. По некоторым кандидатурам М. С. Горбачев спрашивал, скажем, Громыко: Не будет, Андрей Андреевич, возражений, если посла такого-то введем в состав ЦК?
Что мог сказать на это Громыко? Нет, не возражаю. И этим все завершалось. Лидеры могут говорить о демократии до тех пор, пока это не мешает им принимать решения. Впрочем, и делегаты съезда, воспитанные на старых традициях и хорошо помнящие итоги XVII съезда партии, никогда не станут возражать и высказывать свое мнение по кандидатурам. В лучшем случае, содрогаясь от собственной смелости, они, забившись в уголок, вычеркнут кого-то из списка. Но это им будет стоить таких нервов,
Гостиницы ЦК и Моссовета постепенно заполняются делегатами съезда. Размещение идет по рангам и делегациям. Приехавшие со всей страны, они заняты собой. Им нужно купить многое себе, домашним, знакомым, которые заказали столько вещей, что их нелегко перевезти даже поездом. Управление делами ЦК организует специальное почтовое отделение, которое отправляет покупки на места. На XXVII съезде, как решило Политбюро, делегаты получат более скромные подарки, но и они стоят не один миллион рублей. Это набор — кейсы, кожаные папки, часы, авторучки, ряд книг политического характера, изданных великолепно, специально для съезда. Кроме того, каждый делегат может пройти и купить в гостиницах другие вещи. Здесь работают специальные секции ГУМа, гастрономов. Из всех республик присланы деликатесные продукты национального характера. В общем, к съезду тогда готовились капитально. Но это был по существу последний съезд, где создавались привилегированные условия для делегатов. На следующем, чтобы получить порцию сосисок на завтрак, надо было выстоять в очереди.
…А пока Горбачев дома продолжал читать текст доклада, делегаты изучали нового лидера. Ореол славы его был тогда велик, однако какая-то недосказанность, неискренность, непонятность барьером разделяла людей и руководство. Это были первые трещины, развалившие в последующем всю партию, рассорившие народы, расколовшие страну.
И вот наступил день открытия XXVII съезда КПСС. 25 февраля 1986 года в 10 часов утра в огромном торжественно украшенном зале Кремлевского Дворца съездов появляются члены Политбюро ЦК, а также руководители делегаций зарубежных коммунистических и рабочих партий. Это всегда было величественным зрелищем. По существу, все руководство революционными, социалистическими движениями мира собиралось в этом алом зале Дворца, украшенном символами КПСС. Делегаты стоя приветствуют президиум.
М. С. Горбачев подходит к микрофону в центре стола Президиума и сообщает, что на съезд прибыли 4993 делегата из 5 тысяч, и объявляет съезд открытым.
В качестве генсека он впервые руководит столь многочисленным форумом, и каждое его слово в центре внимания делегатов.
На этом съезде особенно много гостей, приглашенных дипломатических работников, представителей прессы. Для всех интересен съезд, доклад Горбачева, как неординарные события в жизни нашей партии, страны, мирового коммунистического движения. Съезд открылся в лучших традициях прошлого, по сценариям, уже многократно апробированным. И закончился он так, как и намечался.
Многие считали: удался доклад, деловыми были выступления. Все прошло при единодушном одобрении документов съезда. Избрали тех, кого намечал М. С. Горбачев, в меру обновили состав ЦК, но и оставили много прежних руководителей.
Был доволен генсек и тем, что достойно ответил на попытку Шеварднадзе воздать хвалу Горбачеву. То ли увлекшись, то ли не перестроившись, Э. А. Шеварднадзе, по грузинским обычаям, «завернул» такой панегирик в адрес Михаила Сергеевича, с какими он выступал только при Брежневе. Зал замер. И в эти минуты замешательства решалась судьба авторитета самого Горбачева, его замыслов. Смолчи он тогда, и все бы поняли, что меняются не принципы, не методы работы — меняются лидеры. М. С. Горбачев сориентировался: он прервал Шеварднадзе и отмежевался от его похвал. Тогда у всех еще свежи были воспоминания о возвеличивании Брежнева. Конечно, сделать это было нелегко: они дружны с Шеварднадзе с комсомольских времен. Знали хорошо друг друга, поддерживали контакты. Во время отдыха Горбачева в Пицунде Шеварднадзе часто там бывал и часами беседовал с генсеком. И не случайно в последующем первой кандидатурой на пост министра иностранных дел стал Шеварднадзе.