Крушение власти и армии. (Февраль – сентябрь 1917 г.)
Шрифт:
Третьего дня я собрал командующих армиями и задал им вопрос:
– Могут ли их армии противостоять серьезному (с подвозом резервов) наступлению немцев? – Получил ответ: «нет».
– Могут ли армии выдержать организованное наступление немцев теми силами, которые перед нами в данное время?
Два командующих армиями ответили неопределенно, условно. Командующий 10-ой армией – положительно.
Общий голос: «У нас нет пехоты»…
Я скажу более:
У нас нет армии. И необходимо немедленно, во что бы то ни стало создать ее.
Новые законы правительства, выводящие
Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие, а большевики лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках армейского организма.
Развалило армию военное законодательство последних 4-х месяцев. Развалили лица, по обидной иронии судьбы, быть может, честные и идейные, но совершенно не понимающие жизни, быта армии, не знающие исторических законов ее существования.
Вначале это делалось под гнетом Совета солдатских и рабочих депутатов – учреждения, в первой стадии своего существования явно анархического. Потом обратилось в роковую ошибочную систему.
Вскоре после своего нового назначения военный министр сказал мне:
– Революционизирование страны и армии окончено. Теперь должна идти лишь созидательная работа…
Я позволил себе доложить:
– Окончено, но несколько поздно…
Генерал Брусилов прервал меня:
– Будьте добры, Антон Иванович, сократить ваш доклад, иначе слишком затянется совещание.
Я понял, что дело не в пространности доклада, а в его рискованной сущности, и ответил:
– Я считаю, что поднятый вопрос – колоссальной важности. Поэтому прошу дать мне возможность высказаться полностью, иначе я буду вынужден прекратить вовсе доклад.
Наступившее молчание я счел за разрешение и продолжал:
«Объявлена декларация прав военнослужащих.
Все до одного военные начальники заявили, что в ней гибель армии. Бывший Верховный главнокомандующий, генерал Алексеев телеграфировал, что декларация – „последний гвоздь, вбиваемый в гроб, уготованный для русской армии“… Бывший главнокомандующий Юго-западным фронтом, генерал Брусилов здесь, в Могилеве, в совете главнокомандующих заявил, что еще можно спасти армию и даже двинуть ее в наступление, но лишь при условии – не издавать декларации.
Но нас никто не слушал.
Параграфом 3-м разрешено свободно и открыто высказывать политические, религиозные, социальные и прочие взгляды. Хлынула в армию политика.
Солдаты расформировываемой 2-ой Кавказской грен. дивизии искренно недоумевали: „За что? Разрешили говорить где хочешь и что хочешь, а теперь разгоняют“… Не думайте, что такое распространительное толкование „свобод“ присуще лишь темной массе. Когда 169-я пех. дивизия нравственно развалилась, а все комитеты ее, в крайне резкой форме, выразили недоверие Временному правительству, и категорический отказ наступать, я приказал расформировать ее. Но встретил неожиданное осложнение: комиссары нашли, что юридически здесь нет состава преступления, что на словах и на бумаге – все можно. Нужно, чтобы было налицо фактическое неисполнение боевого приказа…
Параграфом 6-м
С 24 марта по 1 мая выброшено 7.972 экз. „Правды“, 2.000 экз. „Солдатской Правды“, 30.375 экз. „Социал-демократа“ и т. д.
С первого мая по 11 июня: 61.525 экз. „Солдатской Правды“, 32.711 экз. „Социал-демократа“, 6.999 экз. „Правды“ и т. д.
Того же направления литература была выброшена в деревню „через солдат“. [236]
Параграфом 14-м установлено, что никого из военнослужащих нельзя наказывать без суда. Конечно, эта „свобода“ коснулась лишь солдат, так как офицеров продолжали жестоко карать высшей мерой – изгнанием. Что же вышло?
Главное военно-судное управление, не уведомив даже Ставку, ввиду предстоящей демократизации судов, предложило им – приостановить свою деятельность за исключением дел исключительной важности, как например измена. Начальников лишили дисциплинарной власти. Дисциплинарные суды частью бездействовали, частью бойкотировались (не выбирались).
236
Отчет в газете «Фронт» № 25.
Правосудие вконец было изъято иэ армии. Этот бойкот дисциплинарных судов и поступившее донесение о нежелании одной части выбирать присяжных, – весьма показательны. Законодатель может столкнуться с таким же явлением, и в отношении новых военно– революционных судов. И в этих частях присяжных необходимо будет заменить назначенными членами.
В результате целого ряда законодательных мер, упразднена власть и дисциплина, оплеван офицерский состав, которому ясно выражено недоверие и неуважение.
Высшие военачальники, не исключая главнокомандующих, выгоняются, как домашняя прислуга.
В одной из своих речей на Северном фронте, военный министр, подчеркивая свою власть, обмолвился знаменательной фразой:
– Я могу в 24 часа разогнать весь высший командный состав, и армия мне ничего не скажет.
В речах, обращенных к войскам Западного фронта, говорилось: – В царской армии вас гнали в бой кнутами и пулеметами… Царские начальники водили вас на убой, но теперь драгоценна каждая капля вашей крови…
Я, главнокомандующий, стоял у пьедестала, воздвигнутого для военного министра, и сердце мое больно сжималось. А совесть моя говорила:– Это неправда! Мои железные стрелки, будучи в составе всего лишь восьми батальонов, потом двенадцати, – взяли более 60 тысяч пленных, 43 орудия… и я никогда не гнал их в бой пулеметами. Я не водил на убой войска под Мезоляборчем, Лутовиско, Луцном, Чарторийском. Эти имена хорошо известны бывшему главнокомандующему Юго-западным фронтом…
Но все можно простить, все можно перенести, если бы это нужно было для победы, если бы это могло воодушевить войска, и поднять их к наступлению …