Крушение
Шрифт:
То, что она услышала утром о Ромеше, было тяжелым испытанием для ее любящего сердца. Хемнолини пришлось собрать все свои душевные силы, чтобы выдержать этот жестокий удар. Теперь ей казалось оскорбительным страдать из-за Ромеша. Она не хотела ни осуждать его, ни обвинять. Земля продолжает неизменно вращаться, в то время как миллионы людей совершают плохие и хорошие поступки, и Хемнолини вовсе не собиралась осуждать кого бы то ни было. Она не хотела думать о Ромеше. Иногда она вспоминала погибшую Комолу, и ей становилось страшно. Она мысленно спрашивала себя, какая связь между ней
— О всевышний, почему я так страдаю? В чем я виновата? Освободи меня, милосердный, от этой любви! Мне ничего не нужно, только бы жить спокойно в мире твоем!
Онноде-бабу не терпелось узнать, как Хемнолини отнеслась к тому, что услышала о Ромеше и Комоле, но у него не хватало смелости спросить ее об этом. Хемнолини сидела на веранде, занятая вышиванием. Не раз заходил к ней Оннода-бабу, но, глядя на ее задумчивое лицо, не решался заговорить.
Лишь вечером, когда, сидя с ним рядом, Хемнолини поила его лекарством с молоком, он, наконец, собрался с духом.
— Убери, пожалуйста, свет, — попросил он дочь.
Когда комната погрузилась в темноту, Оннода-бабу начал разговор:
— А этот старик, кажется, хороший человек…
Хемнолини ничего не ответила. Другого вступления Оннода-бабу придумать не мог, поэтому он прямо перешел к делу.
— Я удивлен поведением Ромеша. Много было о нем толков. Но я до сих пор им не верил. Однако…
— Отец, оставим этот разговор, — печально прервала его Хемнолини.
— Дорогая, мне тоже не хочется говорить об этом! Но, посуди сама, волею создателя все наши радости и несчастья связаны с этим человеком. Мы не можем безразлично относиться к его поступкам.
— Нет, нет! — поспешно заговорила Хемнолини. — Зачем связывать наше счастье с тем или иным человеком! Отец, я совершенно спокойна. Меня мучает совесть, что ты напрасно беспокоишься обо мне.
— Дорогая Хем, — продолжал Оннода-бабу, — я стар, и мне не найти покоя, пока ты не устроишь свою жизнь. Я не хочу, чтобы ты стала отшельницей.
Хемнолини молчала.
— Пойми, дорогая, — уговаривал Оннода-бабу. — Конечно, ты испытала тяжелое разочарование, но все же не следует отвергать те блага, которые дарует тебе жизнь. Сейчас ты замкнулась в своем горе и не знаешь, что сделает тебя счастливой и полезной в жизни. Я же все время думаю о твоем благополучии. Я знаю, что принесет тебе счастье и успокоение. Не пренебрегай моим советом.
Из глаз Хемнолини полились слезы.
— Не говори так, отец. Я не отвергаю твоего совета и поступлю, как ты укажешь. Только дай мне время очистить душу от сомнений и подготовиться к этому.
Оннода-бабу прикоснулся в темноте к мокрому от слез лицу дочери и погладил ее по голове. Больше он в тот вечер не сказав ни слова.
На следующее утро, когда Оннода-бабу и Хемнолини пили в саду под деревом чай, появился Окхой. Прочтя безмолвный вопрос в глазах Онноды-бабу, Окхой взял чашку чая, уселся и сказал:
— Пока никаких следов. Некоторые вещи Комолы и Ромеша до сих пор находятся у господина Чокроборти, — медленно продолжал он. — Он не знает куда послать их. Когда
Неожиданно для всех Оннода-бабу гневно перебил его:
— Окхой, ты ничего не смыслишь. Зачем Ромешу приходить к нам? И почему я должен заботиться о его вещах?
— По всей вероятности, Ромеш-бабу сейчас раскаивается в своих поступках, — начал оправдываться Окхой. — Разве не долг старых друзей поддержать его? Можно ли покинуть его в такую минуту?
— Окхой, — отвечал Оннода-бабу, — нам неприятно, что ты все время говоришь о нем. Сделай милость, никогда не вспоминай при нас о Ромеше.
— Не волнуйся, отец, — нежно промолвила Хемнолини. — Тебе вредно. Окхой-бабу может говорить все, что он желает. В этом нет ничего плохого.
— Нет, нет, простите меня, — извинился Окхой. — Я не понял всего.
Глава пятьдесят четвертая
Мукундо-бабу со всей семьей готовился к отъезду из Бенареса в Мирут. Вещи были уже упакованы, и отъезд назначен на следующее утро. Комола все еще надеялась, что какое-нибудь событие помешает их отъезду или, может быть, доктор Нолинакха еще раз навестит своего пациента. Но не случилось ни того, ни другого.
Нобинкали боялась, что в суматохе Комола может исчезнуть, и в последние дни не отпускала ее от себя ни на шаг. Всю работу по упаковке вещей взвалили на девушку. Доведенная до отчаяния, она в последнюю ночь мечтала тяжело заболеть. Тогда Нобинкали не увезет ее с собой, а, может быть, к ней пригласят небезызвестного доктора. Закрыв глаза, она представляла себе, как перед лицом надвигающейся смерти почтительно берет прах от ног доктора и умирает.
В последнюю ночь Комола спала в комнате Нобинкали, а на следующий день поехала на вокзал в экипаже хозяйки. Мукундо-бабу ехал во втором классе, а Нобинкали с Комолой устроились в женском купе.
Наконец, поезд тронулся. Свисток паровоза разрывал сердце Комолы, как в неистовстве рвут лиану клыки обезумевшего слона. Девушка жадно смотрела на проносящийся за окнами вагона город.
— Где коробочка с паном? — послышался голос Нобинкали. Комола молча подала ее.
— Так и знала! — гневно воскликнула Нобинкали. — Ты забыла положить в бетель известь. Что мне с тобой делать! Если я сама не позабочусь, то все идет прахом. Дъявол в тебя вселился, что ли? Ты нарочно злишь меня. Сегодня не посолены овощи, завтра молочная каша отдает землей. Ты думаешь, мы не понимаем твоих проделок? Вот подожди, приедем в Мирут, я тебе укажу твое место!
Когда поезд проезжал по мосту, Комола высунулась из окна, чтобы в последний раз взглянуть на Бенарес, раскинувшийся по берегу Ганга. Она не знала, где находится дом Нолинакхи. Но мелькавшие перед глазами в быстром беге поезда набережные, дома, островерхие храмы — все казалось ей наполненным его присутствием, все было бесконечно мило ее сердцу.
— Чего это ты высовываешься из окна? — послышался окрик. Ты ведь не птица! Без крыльев не улетишь!
Когда Бенарес скрылся из виду, Комола вернулась на свое место и молча уставилась в пространство.