Крушение
Шрифт:
Второе письмо начиналось с сообщения о гибели мужа сестры Юты Эбергарда. Эта новость по-настоящему огорчила Больхена. Погиб его единственный друг, человек, с кем он был предельно откровенен. В рейхе сейчас ни с кем не поговоришь, все научились держать язык за зубами. Гестапо везде насадило своих наушников. Недавно на одном из эсминцев произошел любопытный случай. После плохо проведенного ночного учения по экстренному вызову офицеров и унтер-офицеров с берега на корабль, недовольный медленным сбором командир построил на юте личный состав и вместо того, чтобы скомандовать: «Оповестители, два шага вперед», оговорился и скомандовал: «Осведомители, два шага вперед». Опомнившись через мгновенье, он с ужасом увидел, как, повинуясь приказу, семь человек вышло из строя. Этих
Жаль, очень жаль Эбергарда. Несмотря на грубую внешность, он был натурой тонкой, много знал. Это он очистил от национал-социалистического вранья его, Больхена, представления об основателе культа огнепоклонников Заратустре. О том, как извратил его и приспособил для своей философии сверхчеловека Ницше. Наклонив по-бычьи тяжелую крупную голову, Эбергард читал ему стихи запрещенного в рейхе великого Гейне. Слушать его было и интересно, и страшно. Да, чертова война. Ежедневно она уносит десятки тысяч людей. Она уже и так дорого обошлась Германии. Неизвестно, сколько осталось жить и ему…
Отец болел, жаловался на одиночество, на то, что люди стали жестоки, раздражительны, просил чаще писать.
Больхен достал из запертого ящичка бутылку виски, не разбавляя выпил рюмку, не спеша принялся за остальную почту.
«Мы безмерно счастливы, что фюрер крепок и здоров Пока Гитлер бодр и находится среди нас, пока он может излучать энергию и силу, нам не нужно беспокоиться о будущем». Это было выступление Геббельса. «Поглавник Хорватии Анте Павелич заявил, что новый порядок до конца разгромит плутократов в Европе». Газеты и журналы все еще никак не могли успокоиться после разгрома каравана PQ-17. В сатирическом журнале «Кладдератч» во всю страницу была нарисована карикатура: американские рабочие передают Рузвельту танки, самолеты, пушки, а тот сразу же швыряет их в море. Уже потом Больхен узнал, что тема этой карикатуры была предложена Мартином Борманом и очень понравилась Гитлеру. В «Фелькишер Беобахтер» было напечатано сообщение с Вильгельмштрассе, где говорилось, что военная промышленность США и Англии работает не на Россию, а для отправки ее на морское дно. Обозреватель берлинского радио, пресловутый «лорд Хау-Хау» как всегда изощрялся в своей любимой теме — писал о все более обострившихся после разгрома каравана PQ-17 отношениях между СССР и западными союзниками. Кричащие заголовки перед этими сообщениями говорили, что пропаганда пока не нашла более свежего события на море, на которое она могла бы переключить внимание читателей.
Да, на смену им могло появиться сообщение о героических делах «Адмирала Шеера». И тотчас же пришла бы такая желанная слава, известность, быстрая карьера…
Бросался в глаза общий тон всех газетных сообщений. Он был захлебывающийся, бравурный, победный: «Русские армии в основном разгромлены». «Война на восточном фронте близится к концу». «Немецкие солдаты купаются в Волге». «Немецкие танки на улицах Сталинграда». «Донская казачка вручает немецкому офицеру хлеб-соль». «Пленный советский полковник преклоняется перед немецким военным искусством». И ни единого сообщения о собственных потерях и неудачах.
Откровенно назойливое грубое хвастовство утомляло, раздражало. Больхен с досадой отодвинул газеты, выпил очередную рюмку.
Он не знал тогда, да и не мог знать, что, получив сообщение о начале войны с русскими, его покровитель, в ту пору начальник штаба руководства войной на море адмирал Шнивинд произнес свое самое любимое ругательство: «проклятый навоз». Что тогда же гросс-адмирал Редер, собрав «маленький круг» — начальника оперативного отдела адмирала Фрике, его заместителя Вагнера, адмирала Бема и нескольких других высших офицеров флота, — сообщил им: «Господа, фюрер неоднократно говорил мне, что военно-морской флот вряд ли должен рассчитывать на войну раньше 1944 года. Молодой флот Германии имеет новые корабли, но это всего лишь образцовая коллекция того, что должно быть».
Что преданный Гитлеру Иодль еще весной 1942 года записал в свой дневник: «Я убежден, что Германия не сможет
Что встревоженные тем, как их главный партнер по борьбе с англосаксами Германия стремительно теряет силы в борьбе с Россией, японцы предложили свое посредничество немецкому послу в Токио в пользу сепаратного мира с русскими. Но в Вольфшанце эта идея была отклонена.
Он не знал, что зимой 1942 года состоялась особо доверительная беседа Гитлера и японского посла Осимы, где Гитлер сказал: «Советы уже в этом году будут разгромлены. Спасения им больше не существует. Лето будет решающей стадией военного спора. Большевиков отбросят так далеко, чтобы они никогда не касались культурной почвы Европы».
Не знал он и того, что первого июня 1942 года аэродром Полтавы плотно окружили эсэсовцы. Когда прилетевший с Севера самолет выключил моторы и остановился, многочисленные военные застыли в напряженном «смирно». Из самолета вышел Гитлер и свита из Растенбурга: Кейтель, Хойзингер, Вагнер, адъютанты фюрера. Автомобили на большой скорости доставили важных гостей в штаб фельдмаршала Бока, где за длинным столом началось важнейшее совещание. Там сидели Клейст, Готт, Зодештейн, любимец фюрера народный генерал Паулюс, Рихтгофен, Вейхс. План второго молниеносного похода, «операция „Блау“», зафиксированный в директиве ОКВ-41, был принят окончательно. Но некоторые из присутствующих на этом совещании генералов серьезно сомневались в его выполнимости.
Больхен выпил еще одну рюмку. Всего лишь капитан цур зее, он многого не знал и не хотел сейчас знать. Этот виски «Длинный Джон» чертовски крепкая штучка. От него так приятно кружится голова. Он сейчас выспится как следует, а вечером нанесет визит фру Хансен. Не следует так раскисать. Больхен нажал кнопку звонка. В дверях появился вестовой Краус.
— Приготовьте к ужину парадный мундир. И проследите, чтобы никто не беспокоил, пока я буду отдыхать.
— Слушаюсь, господин капитан первого ранга.
СВАДЬБА
О, свадьбы в дни военные!
Обманчивый уют…
В архангельском пригороде Соломбала, почти в том месте, где скрипучий деревянный тротуар упирается в круто сбегающую к воде лестницу, стоял барак. Наспех сколоченный из неотесанных бревен, крытый толем, похожий на тысячи своих собратьев, разбросанных везде, где нужно было срочно укрыть людей от непогоды, дать им хоть примитивное и временное, но жилье, он глубоко осел в землю. Недели две назад, во время налета немецкой авиации, барак загорелся от сброшенной зажигалки, но жильцам удалось погасить пожар и сейчас о нем напоминал лишь обгоревший угол да разбросанные рядом полуистлевшие черные бревна. В одной из двадцати комнат этого барака жила приятельница полярного капитана Степана Ивановича Махичева вдова Анна Пантелеевна.
Лет двадцать назад молодой моряк Петька Суханов привез в Архангельск из зеленого украинского городка Андрушовки черноглазую веселую жену Анюту. До сих пор Анне Пантелеевне часто снился ее милый городок: белые крытые соломой, будто с цветных литографий, хатки на окраине городка, цветущие вишневые сады, тихая в скалистых берегах река Рось. Жили с мужем дружно, душа в душу. Но детей не имели. На третий месяц войны ее муж, уже давно капитан большого лесовоза, погиб при налете немецкой авиации. Погибла и вся команда парохода, на котором Анна Пантелеевна часто бывала и всех знала по имени. А несколько дней спустя после известия о гибели мужа на город налетели вражеские бомбардировщики. Они появлялись волнами. Город пылал. Выгорели целые кварталы и районы. Сгорел дотла и ее дом со всем нажитым за долгие годы добром. Осталась в одном платьице и жакетке, в стоптанных туфлях. Новые берегла, жалела, обувала редко. Их было особенно жаль. Вскоре ей, как вдове-погорелке администрация порта выделила эту комнату в бараке — двенадцать метров в ней, и плита, и дрова тут же сложены, но жить можно.