Крушение

Тейлор К. Л.

– Ну и круто, – я удерживаю взгляд Брайана, – где же ты был сегодня утром, дорогой?

Пару секунд Брайан ничего не отвечает. Проводит рукой по своему лицу и делает несколько глубоких вдохов. Я гадаю, что это: успокаивает ли он себя, стараясь что-то скрыть, чтобы я не поняла, врет он или говорит правду, – теперь, когда я его спровоцировала.

– Я… – он смотрит на меня, нахмурившись. – Я собирался к Шарлотте.

– Никуда ты не собирался! Мы там были с тобой вдвоем, когда врач сказал, что…

– Сью, – Брайан поднимает руку, прося меня замолчать, и я замолкаю. – Я планировал повидать Шарлотту этим утром. Я это планировал уже несколько дней тому назад.

Я ведь знаю, что ты не выносишь, когда она остается одна, поэтому я хотел сделать тебе сюрприз, что ли, чтобы ты могла поехать в город и сходить на маникюр, постричься, купить новое платье, или что там обычно делают женщины, – а я в это время посидел бы с Шарлоттой. Но прошлым вечером врач сказал, что будут делать новые тесты, и это резко изменило мои планы, я не смог сделать, как задумал, так что…

– И что?

Я говорю так громко и резко, что Милли поднимает голову и внимательно смотрит на меня.

– И я отправился в город. Посетил библиотеку, поплавал в бассейне, прошелся по магазинам и просто провел время, – Брайан поежился, – думаю, ты называешь все это именно так: провести время.

– Провести время?

– Ну да, – муж смотрел мне прямо в глаза.

– Правильно ли я поняла тебя, что ты хотел подарить мне возможность потратить время для себя самой, но когда врач сказал о предстоящих тестах для Шарлотты, ты решил изменить планы?

– Вроде того, – Брайан повел плечом, было видно, что ему не очень комфортно.

– Ну а почему ты об этом не сказал мне?

– Когда я мог это сказать?

– Да хотя бы сейчас, когда пришел. Почему. Ты. Не. Сказал. Мне?

– Да бога ради, Сью, – Брайан качнулся ко мне, обхватывая голову руками, – я не хочу так, правда, не хочу, понимаешь?

– Но… – я не успела закончить предложение. Вся ситуация вдруг высветилась перед мной в каком-то комедийном свете, и я спросила саму себя, почему я продолжаю выяснять отношения с Брайаном? Брайан хотел подарить несколько свободных часов мне, но так получилось, что подарил их себе. И это логично. Да, он не сказал мне об этом прямо с порога, и что в этом такого? Я же не его владелец, он не должен передо мной отчитываться за каждый свой шаг, я же перед ним не отчитываюсь. Я на это не способна – после того, что пережила с Джеймсом.

Я смотрю на противоположный конец софы. Она горбится, но у нее красивая обивка, я фиксирую это, не знаю зачем. Брайан был таким отдохнувшим, таким оптимистичным, когда десять минут назад вошел в дом. А сейчас он выглядит на десять лет старше.

– Прости меня, – я кладу руку на его плечо.

Брайан молчит в ответ.

– Прости, пожалуйста, – повторяю я.

Дедушкины часы в углу комнаты отсчитывают еще десять минут тишины.

– Брайан, – я стараюсь говорить как можно мягче, – пожалуйста, посмотри на меня.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Брайан убирает руки от лица и смотрит на меня.

– Сью, у меня нет желания спорить, не после того, что случилось.

– И у меня нет.

Я трясу его за плечо, а он своей ладонью накрывает мою. Тепло его руки действует успокаивающе, и я тяжело вздыхаю.

– Идет? – Брайан ищет ответ в моих глазах.

Я уже почти готова его обнять, чтобы затеряться в его теплом, мужском запахе, но мысль пронзает меня.

– А в бассейне, где ты плавал, было много народу?

Брайан выглядит обескураженным, но потом улыбается.

– Полно! Кругом одни дети, ведь сейчас середина семестра, что я ожидал?

«Не знаю, что ты там ожидал, – думаю я про себя, пока Брайан притягивает меня к себе и обнимает

все крепче, – но бассейн был, скорее всего, не то что безлюден, в нем даже воды не было. Потому что две недели назад его закрыли на ремонт».

* * *

Мы сидим у кровати Шарлотты очень тихо. Я держу ее за одну руку, Брайан – за другую. В углу палаты ритмично и неумолимо пищит прибор, фиксирующий сердцебиение нашей дочери. По пути мы с мужем не сказали друг другу ни слова. Но мы часто дружно молчим, как бы понимая друг друга, особенно когда в машине работает радио. Пока мы ехали, Брайан спокойно вел, а я молча смотрела на пейзаж за окном. Я пыталась решить, что делать: продолжить выяснять отношения, сказав, что бассейн-то на ремонте, или же прикусить язык и притвориться, что все чудесно. Сейчас, пожалуй, нужно выбрать второе.

– Они все еще не нажали кнопку тревоги, – говорю я, и мой голос звучит страшно громко в маленькой палате.

Брайан разглядывает неряшливую желтого цвета салфетку, прикрывающую красную кнопку в изголовье кровати Шарлотты.

– Нечему удивляться. Думаю, они даже каналы в телевизоре не переключают.

Я дотягиваюсь до пульта и включаю ящик, там показывают «Удачную покупку» – мы смотрим секунд тридцать, а потом по экрану идут сплошные помехи. Я его выключаю.

– Какова ирония момента, – Брайан действительно поражен, – я ведь работал – и получил бюджет, чтобы улучшить финансирование этой больницы. А тут все так же, как было, и даже хуже. Я пришел сюда с улицы, а меня даже не проверили на наличие стафилококка, вдруг я заражу Шарлотту? А ты обратила внимание на то, какие тут грязные подоконники? Чем тут вообще заняты уборщицы? Распыляют дезинфектант в каждой комнате, словно это духи, а потом идут домой с тяжелой работы?

– Сурово ты говоришь, – я достаю антисептическую салфетку из мешочка, который прикреплен к кровати Шарлотты, протираю подоконник, потом – каретку кровати, на которой лежит моя дочь, следом – дверную ручку. – Думаю, они просто перегружены работой, не успевают ничего толком.

Брайан вздыхает и шуршит газетой, которую взялся читать. У мужа есть привычка зачитывать вслух интересные или вызывающие полемику статьи. Понятно, что Шарлотта никак на них не реагирует, но этот нехитрый ритуал позволяет наполнить визит к дочери смыслом.

Покончив с уборкой, я возвращаюсь к Шарлотте. Расправляю складки на ее ночной рубашке, расчесываю волосы, протираю лицо влажной салфеткой, втираю крем в ее кисти, потом на секунду замираю у края кровати, чувствуя, как едва заметно дрожат мои руки. Волосы Шарлотты не были спутаны, лицо не испачкано, кожа на руках не пересохла, но что же еще делать с ней, как не заботиться? Можно просто держать ее за руку. Словами не передать, как сильно я ее люблю. Я могу только молиться, чтобы она снова очнулась, открыла глаза, вернулась к нам. Могу не молиться, а плакать. Могу дождаться, пока останусь с ней в палате один на один, прильнуть к кровати, обнять ее всю и спросить: ну почему?! Почему я не заметила, что ей так больно, что она скорее умрет, чем проживет еще хотя бы один день? Доченька моя, как могла я не заметить этого? Не почувствовать? Возможно, я плохая мать. Возможно, в ее детстве я с ней мало проводила времени, мало носила на руках, мало ей пела, мало прижимала к себе. Может быть, как раз те два дня – сразу после ее появления на свет, – когда я не могла взять себя в руки и все время рыдала, – может, именно тогда во мне повредился этот самый ген материнства? Как еще объяснить, что я осталась равнодушной к страданиям собственного ребенка?