Круто закручено
Шрифт:
– И ты правильно рассуждаешь…
Конфеты в коробке убывали с катастрофической быстротой.
– Значит, у тебя никакого представления о том, кто это такой и почему в него стреляли?
Ну точно: он думал, будто я что-то знаю, но не хочу рассказывать.
– Витя, даю тебе честное слово, что не имею никакого представления о том, в чем здесь дело.
– А что ты вообще об этом думаешь?
– Ничего не думаю, – откровенно призналась я. – Думаю, что надо показать его всем жильцам подъезда. Может быть, он к кому-то шел. Может быть, кто-то его знает. Может быть, он
– Вполне может быть, что и живет он здесь, – Самойлов задумался. – Я вот сейчас прикинул, и получается, что заказные убийства чаще всего происходят по месту жительства. Когда человек идет на работу или когда возвращается домой. Так киллерам, очевидно, удобней. Точно знают, когда и где надо ждать.
Витя с сожалением посмотрел на оставшиеся в коробке три конфеты, вздохнул, накрыл коробку крышкой и отодвинул в сторону. Великая сила воли у Самойлова! Как раз таким людям в милиции и работать…
– Бабкам его непременно надо показать, – посоветовала я. – Есть у нас такие, человек пять. Они весь день на скамеечке у входа в подъезд сидят. Эти бабульки все видят, все слышат и все знают. Если они хоть раз видели его в нашем подъезде, то вспомнят и все, что знают, расскажут. Только, по-моему, не всему верить надо. Они о чем не знают, тоже рассказать могут.
– Ну, это на поверхности лежит, – не оценил Самойлов моего совета. – Ребята сейчас всех опрашивают. И с твоими старушками тоже поговорят, будь уверена. А чего-нибудь дельного надумать не можешь? У тебя же нестандартный образ мысли. Подумай, Татьяна…
А я ничего дельного надумать не могла. Я вообще, можно сказать, думать сейчас не могла. В таком дурацком состоянии мне никогда еще бывать не приходилось. Я совершенно не могла себе представить, кто такой этот мужчина и за что его убили. Во всяком случае, казалось мне, убивать его на пороге моей квартиры не имело никакого смысла.
Так мы и разговаривали с Витей. Он задавал вопросы, на которые у меня не было ответов. Я с тоской выслушивала его и отвечала примерно одно и то же: «нет», «не знаю», «не имею никакого представления». А потом пришел Мельников. Он посмотрел на Самойлова, и тот пожал плечами.
– Так, – определил Мельников, – ничего толкового ты, Танька, не сказала.
– Ничего толкового, – согласилась я.
– И мы ничего толкового не выяснили, – признался Мельников. – В карманах у него зажигалка, пачка сигарет, носовой платок и немного денег. Ни паспорта, ни записной книжки, ни справок каких-нибудь. Вообще ни одной бумажки. Все бумажное кто-то, кажется, забрал. Спрашивается – зачем? Жильцы подъезда его не опознали. Он и не живет здесь, и знакомых у него в этом доме вроде бы нет.
– Бабок приглашали? – спросила я. – Есть у нас тут такие старушки…
– Приглашать не пришлось. Они сами все явились: четыре энергичные старушенции, борцы за социальные преобразования. Строем пришли. Слышали бы вы, с каким
– О покойничке нашем что-нибудь рассказали? – поинтересовался Самойлов.
– О покойничке ни слова. Утверждают, что никогда его не видели.
Вошел Венечка.
– Нигде не нашли, – доложил он.
– Это ты про оружие? – спросила я.
Венечка утвердительно кивнул.
– Киллер какой-то темный пошел, газет не читает, – Мельников был явно недоволен поведением убийцы. – В газетах ведь ясно пишут, оружие надо бросать на месте преступления или в мусоропровод. А этот не бросил.
– Так у нас мусоропровода нет, – напомнила я.
– Мог бы на улице в мусорный бак бросить. Мусорные баки все проверили? – спросил он у Ярославцева.
– Вывернули, все обшарили – ничего нет.
– Вот видишь. То ли нам неграмотный какой-то киллер попался, то ли жадный – ствол пожалел. – Андрей посмотрел на коробку с конфетами и подвинул ее в сторону. Хорошо хоть, что он конфетами не увлекается… – Ты бы, Танька, что-нибудь перекусить сообразила. Эксперты уже уехали? – это он опять спросил у Ярославцева.
– Уехали, – подтвердил тот. – И тело увезли.
– Так что перекусить теперь самое время.
– Яичницу могу сделать, сосиски еще есть…
– Не стесняйся и не теряй драгоценного времени. Давай все, что найдешь. Оценим положительно.
Я отправилась на кухню готовить ужин вечно голодному Мельникову и его не менее голодным подчиненным. О чем они там дальше говорили, понятия не имею. А когда все было готово, позвала их на кухню. Кухонька у меня маленькая, но сама я есть сейчас не хотела, а они втроем как раз поместились возле небольшого стола. Я выдала им большущую яичницу, сосиски, малосольные огурчики и буханку хлеба. Предложила еще макароны сварить, но от макарон они почему-то отказались. И напрасно, я готовлю очень вкусные макароны.
– Танечка, а ничего у тебя такого-эдакого не найдется? – спросил Мельников.
– Все Танька да Танька. А как дошло до чего-нибудь «такого» – сразу Танечка… – проворчала я.
– Так мы же не по злобе, мы любя, из великого уважения к твоей особе. Ты у нас самая умная, самая красивая и, что немаловажно, самая добрая…
– Элементарный подхалимаж, – определила я. – Не поддаюсь я, Мельников, на него.
– Какой же это подхалимаж! – возразил Мельников. – Ты и сама знаешь, что добрая, умная и красивая. Что касается бутылки, так это же не для выпивки, а в качестве небольшого допинга. Для выпивки мы разве такой малостью ограничиваемся? А сейчас только для допинга, который обостряет мыслительный процесс. Сейчас просто необходимо его обострить, потому что ни одной приличной мысли ни у одного из нас нет. И огурчики у тебя классные. Это же не еда, а закуска и прямой вызов. Нельзя допустить, чтобы они просто так пропали.