Крутое время
Шрифт:
Восхищение схлынуло с лица Мукарамы под взглядом многочисленных черных глаз, уставившихся на нее. Девушка растерянно глянула в пустой угол казармы, делая вид, будто что-то увидела там. Неловкую тишину нарушил сообразительный Жолмукан:
— Если я не ошибся, эта красавица, что появилась среди нас, как праздник после долгой, изнурительной уразы… наш знакомый доктор! Она, наверное, пришла к нам, чтобы озарить блеском своей невинной красоты наши грубые души. Она словно долгожданный светлый дождик для иссохшей от зноя рыжей степи! Облегчи, милая, нашу дневную боль
Девушка узнала того самого джигита, который мигнул ей, выходя из кабинета доктора Ихласа. Она задержала на нем взгляд, но промолчала. Жолмукан снова заговорил:
— Утешение души — стихи и песня. А если к ним еще прибавить несравненную красавицу — значит, создатель осчастливил нас!
— Спасибо, — ответила девушка и подошла к Нуруму. — Я вас искала, Жунусов-мирза. Мне надо с вами поговорить. Если можно, проводите меня, пожалуйста.
— О-го-о! — воскликнул Жолмукан. — Создатель заметил только одного Нурума. Под счастливой звездой ты, парень, родился. Смотри, не робей…
Нурум исподлобья холодно глянул на Жолмукана, протянул ему домбру и направился из казармы вслед за Мукарамой.
Нурум редко терялся, он легко находил язык и с пожилыми, и с молодыми. А в аулах среди девушек и молодых женщин он был бессменным заводилой и затейником. Острое словцо, едкая насмешка так и сыпались из него, веселя людей и вызывая новые шутки. Без него не проходил ни один той, первым акыном, первым певцом непременно был Нурум. Общительный, задиристый острослов, душа тоев и веселых игрищ, Нурум перед Мукарамой стал вдруг неузнаваем, растерялся и смущенно крутил медные пуговицы несуразно сшитой шинели. Он даже не решался прямо взглянуть на красивую татарку. В суконной шинели с грубым солдатским ремнем, в тяжелых сапогах, в нелепо высоком шлеме, с обветренным до черноты лицом и мозолистыми длинными руками, он сам себе казался черным рабом, что сопровождают райских гурий в сказаньях. Отвечать басом на нежный голосок девушки казалось ему кощунством. Его широкий шаг, тяжелая, вразвалку, поступь никак не вязались с легкой походкой девушки.
«Зачем она пришла? О чем будет говорить? Что я ей отвечу? Моя грубая речь отпугнет ее сразу, как крик коршуна— гусят на озере. Она может подумать: если родной брат Хакима такой неотесанный, невежда, то что говорить о его родителях и родных? Ах, досада, лучше б она не знала меня пока. «Я вас искала, господин Жунусов». Значит, узнала, кто я».
Первой заговорила Мукарама.
— Вы не ждали моего прихода, Жунусов-мирза? И думаете, наверное: что это за бесстыжая девица такая, явилась к тысяче джигитов, да? — засмеялась она.
Голос ее, как и думал Нурум, струился будто серебристый ручеек.
— Нет, нет… что вы, я не думал… извините, локтр. Я… я совсем о другом думал…
— О, неприлично думать о постороннем, когда рядом с вами идет локтр, — снова тихо
— Вы не называйте меня «локтр», я не доктор. Я лишь выполняю поручения доктора.
Нурум промолчал. Он немного оправился, поняв, что девушка не думает насмехаться.
— Вы откуда родом? — спросила Мукарама.
Нурум назвал свой аул.
— Вы старший брат Хакима?
— А как вы об этом догадались?
Он знал как, но все же спросил — очень приятно было услышать, необыкновенная радость за брата охватила его. Красивая девушка, очень милая… «Хаким нашел себе дивную подругу, только бы не сглазить. Такой несравненной красоты я никогда не видел. Она воспитана и на словах не теряется. Татары вообще открытый, общительный народ. Наши девушки никогда бы не осмелились вот так прийти к нужному человеку и открыто заговорить с ним».
— Я догадалась по вашей фамилии… Там, в больнице, в разговоре с доктором Ихласом. Хаким как-то говорил, что они с Ихласом из одного аула, А кроме того, вы похожи на Хакима.
— Нет, я не похож на Хакима. Он моложе меня, — сказал, улыбнувшись, Нурум.
— Да, простите, это Хаким похож на вас, — сказала Мукарама, тоже улыбнувшись.
Вечер был лунный. Нурум видел лицо девушки ясно, как днем. Мукарама подняла голову, взгляд ее остановился на шлеме Нурума. Она вдруг неожиданно нахмурилась. Длинные ресницы чуть трепетали, нос, казалось, заострился, побледнел, шея была удивительно белой.
— Где сейчас… Хаким?
— Не знаю, — рассеянно ответил Нурум.
— Вы же родные братья, вы должны знать, где он, не скрывайте.
— Именем аллаха, не знаю, — поклялся Нурум.
— Нет, вы скрываете… А мне нужно… Я хотела написать письмо…
— Аллах судья, поверьте мне! Не знаю, где он сейчас.
Тонкие высокие брови Мукарамы изломом сошлись к переносице.
— Родные братья… — девушка запнулась и продолжала недовольным голосом — Вы зачем сюда приехали?
— Вступить в дружину, все парни записываются.
— По-вашему, родные братья должны зачисляться в разные армии?
— Хаким не в армии.
— Вы говорили, что не знаете, где он… Откуда же вам знать, в армии он или не в армии?
Нурум смешался. Не решаясь говорить о своих предположениях, он что-то невнятно пробурчал.
— Я хотел сказать, что… он не вступит в армию.
— Уже вступил. Да еще в какую! — капризно, точно ребенок, воскликнула Мукарама. — Я и без вас знаю! Напрасно скрываете. Я разыскала вас, пришла к вам в казарму, а вы…
Нурум понял, что девушка обиделась.
— Вы, Мукарама, не должны на меня обижаться…
— Я же не спрашиваю, что делает ваш брат? Это я и сама знаю. Мне нужен лишь его адрес, чтобы письмо написать.
— Не знаю, локтр… давно уже от него нет вестей. Оллахи, правда, — снова поклялся он, боясь, что Мукарама еще больше обидится. — Разве я скрыл бы от вас, если б знал? Вы спрашиваете: могут ли братья находиться в разных армиях? Я, честное слово, об этом не думал. Я даже ни с кем не советовался. Вот приехал — и сразу в дружину.