Крутые берега
Шрифт:
Саму же Флору ее отвращение к еде приводило в ужас, и она начала подозревать, что было тому причиной… Мысль о возможной беременности наполняла ее таким ужасом, что вместо того, чтобы обратиться к врачу, она пыталась не обращать внимания на неприятные ощущения.
Флора придумывала себе как можно больше дел, чтобы задержаться на работе, потому что боялась одиноких вечеров, заполненных только книгами и телевизором.
Лайм не объявлялся. Пропал, словно в воду канул. После той сцены, которую она устроила во время его совещания с представителями профсоюза, Флора
Флора жестоко страдала. Она вновь и вновь вспоминала их совместную жизнь в поисках причины крушения такого, казалось бы, счастливого брака. Она винила то себя, то Лайма, но так и не пришла ни к какому утешительному выводу, временами чувствуя себя, как потерявшийся в огромном городе маленький ребенок. Флора потеряла всю свою былую самоуверенность.
А тут еще ее сосед снизу, молодой парень по имени Джо, вздумал за ней ухаживать, причем действовал весьма назойливо.
Он пользовался малейшим предлогом, чтобы зайти к ней — то за солью, то за телепрограммой, а однажды даже осмелился пригласить ее в кино, нимало не смутившись отказом. Хотя Флора всегда была с Джо более чем холодна, его визиты постепенно стали ежедневными. Он знал, что она замужем, но делал вид, что это не имеет никакого значения. И Флора понимала, почему. Ведь ее так называемый муж ни разу не появился здесь.
Она ненавидела себя за то, что каждый вечер ждала звонка Лайма, за свою безответную любовь и душевные мучения. Все в ее жизни кончено. Она приняла свое решение, а Лайм — свое. Вероятно, спустя некоторое время он даст о себе знать через адвоката.
И однажды ночью Флора сняла обручальное кольцо и подаренный Лаймом к помолвке золотой перстень и убрала подальше. Носить их больше не имело никакого смысла…
Был ясный и солнечный осенний день, суббота. Флора сидела у окна, чувствуя себя совершенно больной и разбитой. Ее не радовало даже безоблачное ярко-синее небо.
Вздрогнув при внезапном звуке дверного звонка, она уже в который раз отметила, что в последнее время стала очень взвинченной и нервной.
Флора уже не сомневалась, что беременна. Ее по-прежнему мучила тошнота по утрам, она похудела и осунулась, да еще эти нервы… Но, несмотря ни на что, только мысль о том, что она носит под сердцем ребенка Лайма, давала ей силы жить.
С тоской подумав, что это опять Джо, Флора нехотя поплелась открывать. Однако сосед никогда не звонил так настойчиво и долго…
— Это ты? — изумилась она, распахивая дверь, и тут же начисто забыла о своем намерении не пускать Лайма на порог, в том случае, если он, конечно, объявится.
Гость застыл в дверном проеме, внимательно разглядывая ее. На лице его не было радости от встречи, и, похоже, он явился вовсе не затем, чтобы просить прощения. Впрочем, Флора тоже была далека от того, чтобы броситься ему на шею. Она выдержала его взгляд только потому, что оказалась не в силах отвести глаза.
Лайм был одет во все
Молчание явно затягивалось.
Она ждала, что Лайм поинтересуется, долго ли ему еще торчать в дверях, однако он задал другой вопрос:
— Ты всегда выходишь открывать дверь в таком виде? — ухмыльнулся он.
Флора недоуменно нахмурилась, но через секунду поняла, что он имеет в виду. В этой квартире было так холодно, что она стала замерзать по ночам, и на следующий день после переезда купила себе теплую байковую пижаму. Сейчас она стояла перед ним в одном лишь длинном коричневом свитере поверх этого нелепого наряда, да еще в неуклюжих, но теплых тапочках.
— Надеюсь, на твоей двери есть цепочка? — вдруг спросил Лайм.
— Да, а что?
— Тогда почему ты ею не пользуешься? — В его голосе прозвучало явное раздражение.
— А тебе-то какое дело? — разозлилась Флора. Она увидела, как он крепко стиснул зубы, но не испугалась. Теперь ей уже нечего бояться. — Тебя не должно волновать, что и как я делаю, не правда ли?
Лайм пристально взглянул на нее.
— Еще не знаю, — медленно произнес он. — Это надо выяснить.
Ее глупое сердечко подпрыгнуло в безумной надежде. Неужели он хочет помириться? Но тогда Лайм должен попросить прощения, а по его виду не скажешь, что он чувствует за собой какую-то вину.
Муж, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату.
— Может быть, ты все-таки скажешь, чем вызван твой визит? — как можно спокойнее спросила она.
Лайм повернулся к ней.
— Я хочу знать, беременна ты или нет.
На мгновение Флора потеряла дар речи, всецело поглощенная тем, чтобы не выдать своих истинных чувств.
— Это все, что тебя волнует?
Лайм снял куртку и бросил ее на стул.
— Я несу ответственность за тебя, — сухо сказал он, и его глаза недобро сузились. — Если ты, конечно, носишь моего ребенка.
— Что ж, тебе потребовалось немало времени, чтобы решить, стоит ли беспокоиться, правда? — Эти слова сорвались у Флоры с языка, прежде чем она успела их обдумать. Черт, что же с ней творится? — Я живу здесь уже несколько недель, но до сих пор тебя не интересовали мои дела.
— Все это время я был в Штатах.
— Надо же, а я и не знала, что там не умеют пользоваться телефонами!
Лайм сел в кресло и вытянул ноги. Флора же продолжала стоять перед ним, как провинившаяся школьница.
— Я не звонил тебе, потому что разозлился. Еще никогда в жизни я не испытывал такого гнева! Мне нужно было остыть и успокоиться, и я не хотел разговаривать с тобой по телефону, считая, что такие вещи лучше обсудить при личной встрече. Когда…
Но Флора его уже не слушала.
— А как ты попал в Штаты? — выкрикнула она, ослепленная внезапной вспышкой ревности. Ей представился Лайм вдвоем с Миррой в самолете. — Ты летал туда с этой блондинкой? Можно себе представить, как ее обрадовало известие о нашем разрыве!