Крутые повороты: Из записок адмирала
Шрифт:
Все это я привожу в доказательство того, что Генштаб совсем не занимался флотскими вопросами, иначе от него поступили бы хоть какие-нибудь запросы или указания о боевой готовности флота. Не интересовалось и не давало никаких указаний и высшее руководство… Даже в канун войны, 21 июня 1941 года, я не был вызван никуда в правительство, а только вечером был приглашен в кабинет к Тимошенко, который информировал меня (и не больше) о том, что возможно наступление немцев в эту ночь. Судя по тому, что делалось в его кабинете, указания были здесь получены еще днем, но флот никто не считал своим долгом даже поставить в известность.
Доказательством того, что флот находился в достаточной боевой готовности, служит своевременное обнаружение первых налетов
Когда в 3 ч 07 мин 22 июня самолеты противника совершили налет на Севастополь, я немедленно [49] по телефону получил сообщение об этом и об отражении атаки немцев. Мое донесение правительству было первым докладом о начавшейся войне. Вспоминаю, как недоверчиво отнеслись сначала к моему сообщению о фактическом налете авиации немцев.
49
Донесение командующего Ф. С. Октябрьского о том, что ПВО Черноморского флота отражает налет фашистской авиации на Севастополь, поступило Н. Г. Кузнецову по телефону в 3 ч 15 мин.
Казалось, теперь следовало бы немедленно вызвать меня и спросить, что делает флот и какова его готовность. Но такого вызова не последовало, и я решил, что обязан сам делать то, что считаю нужным, не ожидая указаний свыше. Значит, по каким-то причинам начальству не до меня, не до флота. Генштаб, как я убедился, вечером 21 июня целиком был поглощен своими армейскими делами и едва ли, заключил я, найдет время заняться флотом.
В такой обстановке в самые решительные дни начала войны нельзя было даже говорить о правильных или неправильных указаниях флоту, о правильных или неправильных взглядах на его использование. Взглядов никаких не было, они не высказывались никем, как не выслушивались и мои предложения.
Таким образом, до начала войны я не мог найти вышестоящей инстанции, где бы можно было обсудить обстановку, оценить положение и место флота в системе всех Вооруженных Сил. Сталин не мог уделить этому должного внимания, никогда не делился со мной своими взглядами. Его ближайший помощник Молотов ограничивался решением только небольших вопросов неоперативного порядка и решительно избегал даже разговоров по оперативным вопросам без указаний Сталина Генштаб, сам связанный по рукам и ногам, не имел возможности распорядиться без Сталина своими армейскими делами, а заниматься флотскими вопросами всячески избегал.
Чисто флотскими вопросами мог бы заниматься и занимался Главный морской штаб, но отсутствие исходных данных и четко поставленных задач затрудняли его работу. Как нарком, я старался внести ясность во все вопросы, которые ставил передо мной Главный морской штаб, но исчерпывающих ответов с конкретными данными и сроками я дать своему штабу не мог. Временами создавалось странное положение, когда не хотелось признаваться своему штабу, что ты сам находишься в неведении по таким вопросам, которые тебе положено знать, и неудобно было кивать на начальство. Руководство Главного морского штаба, конечно, понимало, что дело упирается в правительство, но открыто свое мнение об этом не высказывало.
Я не берусь утверждать, что такое же положение было и в Наркомате обороны. Там, видимо, было несколько лучше, ибо нарком обороны и начальник Генштаба вызывались к Сталину чаще, посвящались в сокровенные тайны больше, но, судя по началу войны (да и в последующие годы), как мне приходилось наблюдать, дело и там также обстояло далеко не благополучно.
Я сейчас не могу вспомнить и назвать военных руководителей или гражданских политических деятелей, которые бы имели определенные взгляды по флотским вопросам и которые занимались бы изучением флота с точки зрения его использования в системе Вооруженных Сил в боевой обстановке. Такими лицами, конечно, прежде всего должны были быть руководители Генштаба
Больше того, в памяти осталось много горьких воспоминаний, как непонимание элементарных морских вопросов людьми, которым положено разбираться в них, приводило их к неправильным заключениям по нашим предположениям. Но при этом ничего не стоило какому-нибудь высокому армейскому товарищу, хотя он никогда даже не бывал на кораблях, высказать критическое замечание в адрес флота, особенно если это поощрялось высшим начальством. А подобных случаев было немало.
Как мне хотелось с первых дней моей службы в Москве и до последнего часа пребывания в должности наркома, главкома, министра ВМФ или первого заместителя министра обороны внести полную ясность во все вопросы взаимоотношений и найти свое место в системе Вооруженных Сил, до мелочей уточнить задачи флота и его роль на случай войны! Мне этого сделать не удалось. Какую бы скромную роль я ни приписывал флоту в системе наших Вооруженных Сил, добиться не удалось, чтобы хотя бы где-то об этом было четко сказано и зафиксировано.
Если до войны для меня самого многое еще было неясно и я сам нечетко представлял роль каждого вида Вооруженных Сил, то после войны, после пережитых за это время неясностей и неопределенностей, а также из опыта иностранных вооруженных сил, полученного в ходе войны, я уже довольно четко представлял себе необходимость единства руководства Вооруженными Силами и особо четкой регламентации деятельности каждого вида Вооруженных Сил, каждого рода оружия и т. д.
Мы часто пользовались выражениями «Советская Армия», «Военно-Воздушные Силы», «Военно-Морской Флот», потом появились Противовоздушные силы и другие более современные виды Вооруженных Сил, но нигде не было четко сформулировано, что же они собой представляют, что под этими названиями следует понимать, каковы их задачи, каковы границы их прав и ответственности. Без этого всегда будет много лишних и ненужных споров, взаимных упреков и т. д. между различными видами Вооруженных Сил, споров совсем не нужных, вредных, напрасно расходующих время и энергию. А ведь, казалось, как просто самым высшим государственным органам раз и навсегда разобраться с этим и зафиксировать, сказав всем — быть посему, — и сосредоточить все усилия на общем для всех будущем противнике. Не противопоставление одного вида Вооруженных Сил другому, а совместные усилия должны быть направлены против будущего противника.
Есть немало исторических примеров, когда в одних странах, скажем, после первой мировой войны, много спорили, что важнее — сухопутные, морские силы или теперь главную роль будут играть Военно-Воздушные Силы — авиация? Дальнейший опыт показал, что не противопоставление, а совместное согласованное использование всех видов Вооруженных Сил в различных соотношениях в зависимости от обстановки дает самые лучшие результаты. И те страны, которые раньше всего прекратили эти споры, а высшие государственные и военные органы которых раньше всего поставили все точки над «и», больше всего выиграли в деле усиления своей боеспособности.
Можно было бы привести также ряд и других понятий, правил и терминов, которые требовали уточнения вышестоящими органами и которыми могли бы все пользоваться, одинаково понимая их. Например, часто пользовались выражениями — господство на море, господство в воздухе и т. д., а что это означает, четких формулировок, утвержденных начальством, не было. Я говорю не было потому, что, возможно, теперь уже есть. Или, скажем, часто применялось выражение — Советская Армия и Военно-Морской Флот. Авиация, значит, тем самым, понималась в составе Советской Армии. А это неправильно, да и нигде не записано, что под Советской Армией нужно понимать Сухопутные войска и авиацию. Что это требовало уточнения, подтверждается тем, что я нередко спрашивал некоторых крупных руководителей: что нужно понимать под словами «Советская Армия», и всегда получал самые разноречивые ответы.